Последние отзывы

  102  

— Невероятное самомнение! — зло заметил Кассий позднее. — Неужели никогда и ничто не сможет поколебать его?

Брут удивленно взглянул на зятя. И невольно вспомнил тот день, когда Цезарь пришел в дом его матери, одетый как великий понтифик, и спокойно объявил, что собирается выдать Юлию за Помпея. Брут потерял тогда сознание. Не столько от шока — он так любил ее! — сколько страшась материнского гнева. Цезарь совершил непростительное, отверг Сервилия Цепиона в пользу Помпея Магна, мужика из Пицена. О, как она разъярилась! И конечно, винила во всем не Цезаря, а Брута. До сих пор у него все дрожит, когда он об этом вспоминает.

— Ничто и никогда, — наконец уверил он Кассия. — Это врожденное качество.

— Тогда, возможно, остается одно — пырнуть его ножом в грудь, — сквозь зубы проговорил Кассий.

Прыщи на лице не позволяли Бруту бриться, он просто стриг свою черную бороду как можно короче, волосок к волоску. При этих словах он почувствовал, как каждый из них встает дыбом.

— Кассий! Даже не думай об этом! Никогда! — прошептал он в ужасе.

— Почему нет? Долг каждого свободного человека — убить тирана.

— Он не тиран! Это Сулла был тираном!

— Тогда придумай ему другое имя, — фыркнул Кассий.

Он посмотрел на исхудавшее лицо Брута. Пусть фурии заберут Сервилию за то, что она превратила своего сына в такой кисель! Потом пожал плечами.

— Не падай в обморок, Брут. Забудь мои слова, я ничего не говорил.

— Обещай, что ты не сделаешь этого! Обещай мне!

Вместо ответа Кассий отправился в свои комнаты и там ходил из угла в угол, пока его гнев не утих.

Еще до Тарса к Цезарю прибились несколько раскаявшихся республиканцев. Все они были прощены, как и Кассий, не испытав унижения, не услышав задевающих их достоинство слов. В Антиохии прятался молодой Квинт Цицерон, в Тарсе — его отец. Эти двое для Цезаря значили больше других. Но ни один из них не пожелал принять участие в кампании против Фарнака.

— Я бы вернулся в Италию, — вздохнув, сказал Квинт-старший. — Мой глупый брат все еще томится в Брундизии, обмирая от страха и не отваживаясь куда-либо ехать. Теперь даже Греция его страшит. — Карие глаза смотрели печально. — Как бы там все ни складывалось, Цезарь, ты был для меня замечательным командиром. Когда пришло время, я не мог поднять оружие против тебя, что бы ни говорил мне Марк. — Он распрямил плечи. — Мы жутко поссорились в Патрах перед его отъездом в Брундизии. Ты знал, что Катон пытался принудить его возглавить республиканские силы?

Цезарь засмеялся.

— Это сюрприз. Катон для меня загадка. Обладая невероятной силой убеждения, он так и не сформировал своих собственных убеждений. И любыми путями отказывается брать на себя ответственность за свои же поступки. Это ведь он заставил Магна выбрать не мир, а войну. А когда Магн упрекнул его в этом, Катон дерзко заявил, что начавший дело должен его и закончить. Он имел в виду нас, военных. Катон считает, что политики не порождают войн. А это значит, что он не понимает природы власти.

— Мы таковы, какими делает нас воспитание, Цезарь. Как ты этого избежал?

— Моя мать была достаточно сильной, чтобы противостоять мне, не раздавив меня при этом. Она одна на миллионы, я думаю.

Итак, оба Квинта помахали ему на прощание рукой, и Цезарь тронулся в путь с довольно приличным войском: два сицилийских легиона, плюс шестой, плюс преданные германцы, которые уже так давно покинули дебри своих туманных лесов, что перестали об этом и думать.

Десять тысяч футов для гор Анатолии вовсе не максимальная высота, и перейти через них невозможно. Но имелись проходы. Киликийские ворота были одним из таких коридоров с узкой, крутой дорогой, едва пробивавшейся через сосновые заросли. В каждой расщелине ярятся каскады талой, сбегающей сверху воды; ночи холодные. Но Цезарь знал, как бороться с мелкими неприятностями вроде низких температур и большой высоты. Надо всего лишь подгонять армию, чтобы, возведя вечером временный лагерь, солдаты падали от усталости. Тогда они не будут чувствовать холода, а высотное головокружение поможет им крепко уснуть. Он настаивал, чтобы лагеря строились по всем правилам, ибо не имел информации, где может сейчас находиться Фарнак. В своем единственном письме Кальвин сообщил ему лишь то, что он определенно покинул Киммерию, но о его дальнейшем маршруте можно было только гадать.

  102