— Боюсь, не получится, Гай Кассий. Ты поедешь со мной в Рим.
— Почему? — потребовал объяснения Кассий и весь напрягся.
— Потому, дорогой мой, что ты не любишь Цезаря. И Афины его не любят. Я думаю, разумнее держать вас друг от друга подальше. Нет, постой и послушай меня.
Кассий, уже собравшийся уходить, остановился и медленно повернулся. Думай, Кассий, думай! Ты можешь ненавидеть его, но правит пока еще он.
— Я намерен повысить в должности и тебя, и Брута, но не потому, что это моя прихоть, а потому, что оба вы могли бы стать уже преторами или консулами. И это однажды произойдет, — сказал Цезарь, пристально глядя в глаза Кассия. — Перестань возмущаться. И благодари богов, что я терпелив. Будь я Суллой, ты был бы мертв. Направь свою энергию в верное русло. Приноси пользу Риму. Я не имею значения, ты не имеешь значения. Значение имеет один только Рим.
— Поклянись головой твоего новорожденного сына, что ты не хочешь стать царем Рима.
— Клянусь, — ответил Цезарь. — Царем Рима? Да я лучше стану одним из сумасшедших отшельников, живущих в пещере близ Асфальтового болота! А теперь подумай, Кассий. Еще раз и объективно. Канал тут все же возможен.
IV
ЗАМЕСТИТЕЛЬ ДИКТАТОРА
Конец сентября — конец декабря 47 г. до P. X
1
Шестой легион и германская кавалерия были посланы из Пергама в Эфес, чтобы образовать ядро армии провинции Азия, поэтому, когда Цезарь ступил на землю Италии в день рождения Помпея Великого, с ним были только Децим Карфулен и центурия пехотинцев. А также Авл Гиртий, Гай Кассий, его помощник Гай Требатий и несколько других легатов и трибунов, желавших возобновить свою общественную карьеру. Карфулен с центурией охранял золото — этому грузу сопровождение было просто необходимо.
К большому сожалению, ветер погнал их вокруг «пятки» италийского «сапога» к Таренту. Если бы они пристали, как и планировали, к Брундизию, Цезарь мог бы легко увидеться с Марком Цицероном. А так пришлось приказать остальным следовать дальше по Аппиевой дороге, а самому в быстроходной двуколке ехать в Брундизий.
По счастливой случайности, не успели четыре мула пробежать несколько миль, как вдали показался паланкин, движущийся им навстречу. Цезарь радостно вскрикнул. Цицерон, это должен быть Цицерон! Кто еще может выбрать такое медленное средство передвижения по самой жаре в начале лета? Двуколка шла быстро, Цезарь соскочил на ходу, не дожидаясь, когда она остановится. Он подошел к паланкину и действительно увидел Цицерона, склонившегося над складным письменным столиком. Цицерон открыл в изумлении рот, громко вскрикнул и выбрался на дорогу.
— Цезарь!
— Пройдемся немного.
Два старых противника молча сделали несколько шагов по горячей дороге в намерении удалиться от посторонних ушей. Цезарь остановился, внимательно оглядел спутника. «Как он изменился! Не столько внешне (хотя и похудел, и стало больше морщин), сколько внутренне, что явственно видно по красивым умным карим глазам, делавшимся уже ревматическими. Вот еще один хотевший быть просто выдающимся консуляром, старейшим государственным деятелем, может быть, цензором, чье мнение непререкаемо для многих коллег. Но как и для меня, это уже невозможно. Слишком много воды утекло».
— Как ты? — спросил Цезарь и почувствовал комок в горле.
— Ужасно, — откровенно ответил Цицерон. — Я застрял в Брундизии на год. Теренция денег не присылала, Долабелла бросил Туллию, и бедняжка так разругалась с матерью, что прибежала ко мне. Она прихварывает и все еще любит Долабеллу, хотя я и не пойму почему.
— Поезжай в Рим, Марк. Фактически я очень хочу, чтобы ты вернулся в сенат. Мне нужна приличная оппозиция.
Цицерон возмутился.
— О, только не это! Все будут думать, что я тебе уступил.
Кровь бросилась в голову. Сжав губы, Цезарь сдержался.
— Не будем сейчас обсуждать это, Марк. Просто упакуй свои вещи и отвези Туллию туда, где климат поздоровее. Поживи на одной из своих красивых вилл. В Кампании, например. Напиши что-нибудь. Подумай. Наладь отношения с Теренцией.
— С Теренцией? С ней ничего не наладишь, — с горечью возразил Цицерон. — Поверишь ли, она грозится отдать на сторону все свои деньги, когда у нее есть и сын, и дочь!
— Собакам, кошкам или храму? — серьезно спросил Цезарь.