Возможно, любительницам лёгкого, одноразового чтива и не понравится, потому... 
134 
Цезарь, используй тактику проволочек. Отложи все расчеты до выборов, кем бы тебе ни пришлось пожертвовать».
Он послал за одним из своих самых преданных и самых компетентных в военном деле сторонников, Публием Корнелием Суллой. Племянником Суллы.
— А почему не послать Лепида? — спросил Публий Сулла.
— У него недостаточно влияния на двенадцатый и десятый, — коротко объяснил Цезарь. — Лучше послать человека, которого они знают по Фарсалу. Поезжай, Публий, и постарайся им втолковать, что я буду заниматься их землями, но сначала мне нужно принять закон о долгах.
— Ты хочешь, чтобы я взял с собой деньги, Цезарь?
— Думаю, нет. У меня есть на это причины. Нарыв назревает, бальзам вроде выплат может всего лишь залечить его. Просто сделай, что можешь.
Через четыре дня Публий Сулла вернулся, весь в синяках и ссадинах — на лице, на руках.
— Они закидали меня камнями! — в ярости закричал он. — Цезарь, сотри их в порошок!
— Я хочу стереть в порошок тех, кто их обрабатывает, — мрачно откликнулся Цезарь. — Подозреваю, что парням нечем заняться, и потому они постоянно пьяны. Дисциплину никто не поддерживает. Центурионы с трибунами наверняка тоже пьют. И разумеется, даже больше, чем рядовые. Это значит, что они все в долгах у владельцев таверн. Антоний торчит в Кампании месяцами, но почему-то допускает все это. Кто еще может служить самым ярким примером употребления алкоголя в кредит?
Публий Сулла вдруг все понял. Он метнул в сторону Цезаря испытующий взгляд, но не сказал ни слова.
Следующим Цезарь вызвал Гая Саллюстия Криспа, блестящего оратора.
— Возьми с собой двух сенаторов, Саллюстий, и попытайся вразумить этих cunni. Как только выборы закончатся, я приеду сам. Просто продержись там какое-то время.
Центуриатное собрание наконец было созвано на Марсовом поле, чтобы избрать двоих консулов и восьмерых преторов. Никто не удивился, когда Квинт Фуфий Кален прошел в старшие консулы, а Публий Ватиний стал младшим. Все остальные протеже Цезаря были, конечно, тоже избраны.
Сделано! Теперь можно заняться и легионами, а начать с Марка Антония, например.
Через два дня, вскоре после рассвета, Марк Антоний въехал в Рим в сопровождении германских всадников. В паланкине, несомом двумя мулами, покачивался сильно побитый Саллюст.
Антоний нервничал, был на грани срыва. Теперь, когда наступал решающий час, он не мог придумать, как повести разговор. Трудно ведь говорить с человеком, который надрал тебе задницу в детстве и продолжает метафорически делать это сейчас. Трудно добиться хоть какого-то перевеса.
Он решил, что лучшая защита — нападение. Оставил Попликолу с Котилой на улице — держать коня, а сам быстро вбежал в Общественный дом и сразу направился в кабинет Цезаря.
— Они идут к Риму, — сообщил он с порога.
Цезарь поставил бокал с уксусом и горячей водой.
— Кто?
— Десятый и двенадцатый.
— Не садись, Антоний. Ты на службе, а не в гостях. Встань, как положено, и докладывай своему командиру, в чем дело. Почему два старейших моих легиона идут на Рим?
Под шейным платком неожиданно защипало. Золотая цепь, скреплявшая леопардовую накидку, вдруг стала натирать. Антоний поднял руку и поправил платок, насквозь пропитанный потом.
— Они взбунтовались.
— Что случилось с Саллюстием и его сопровождающими?
— Они пытались унять их, Цезарь, но… но…
Голос стал леденящим.
— Я знал времена, Антоний, когда ты подбирал слова быстрее. Лучше тебе найти их и сейчас. Хотя бы ради себя самого. Пожалуйста, расскажи, что случилось.
Это «пожалуйста» прозвучало грознее, чем окрик. Сосредоточься, сосредоточься!
— Гай Саллюстий собрал десятый и двенадцатый легионы. Они пришли в очень плохом настроении. Он стал говорить, что всем заплатят перед отправкой в Африку, а вопрос с землей сейчас рассматривается. Но тут вмешался Гай Авиен…
— Гай Авиен? Не избранный, а назначенный военный трибун из Пицена? Тот Авиен?
— Да… из десятого.
— Что сказал Авиен?
— Он сказал Саллюстию, что легионам все надоело, что они не хотят больше воевать. Они хотят, чтобы их немедленно распустили и дали землю. Саллюстий кричал, что каждый, кто поднимется на борт, получит четыре тысячи дополнительно…
— Это неверно, — хмуро прервал Цезарь. — Продолжай.
Чувствуя себя более уверенно, Антоний продолжил:
134 
