Руфрий тут же нетерпеливо спросил.
— Мы начинаем?
— Только после того, как я арестую царя, — сказал Цезарь. — Если Потин и Феодот могут использовать бедного парня как инструмент, то смогу и я. А пока пускай местная клика еще два-три дня сооружает себе погребальный костер. Но проследи, чтобы мои люди были готовы ударить. В любую минуту, ибо времени на раскачку не будет. — Он с наслаждением потянулся. — Славно опять иметь иноземцев в противниках, а?
На десятый день пребывания Цезаря в Александрии небольшое одномачтовое каботажное судно проскользнуло в Большую гавань и, лавируя между неуклюжими транспортами Ахиллы, пристало к пирсу в Царской гавани. Отряд охраны сурово уставился на посудину. Но на ней не было никаких подозрительных лиц. Только два египетских жреца — босые, бритоголовые, одетые во все белое. Обычные рядовые жрецы, которым не полагается носить золото.
— Эй! Куда это вы собрались? — крикнул командир отряда охраны.
Один жрец сложил ладони над пахом, приняв позу раболепия и смирения.
— Мы хотим видеть Цезаря, — сказал он на ломаном греческом.
— Зачем?
— Мы везем ему дар от Уэба.
— От кого?
— От Neb-notru, wer-kherep-hemw, Seker-cha'bau, Ptah-mose, Cha'em-uese, — нараспев ответил жрец.
— Я ничего не понял, жрец. Не зли меня!
— Мы везем дар Цезарю от Уэба, верховного жреца Пта в Мемфисе. Я лишь произнес его полное имя.
— Что это за дар?
— Вот, взгляни.
Жрец жестом пригласил командира подняться на палубу. Там лежала циновка из тростника, свернутая в цилиндр. Безвкусная на взгляд александрийца-македонца, с тусклыми красками и угловатым рисунком. На самом бедном рынке Ракотиса можно купить лучше. Наверное, в ней полно паразитов.
— Вы собираетесь поднести Цезарю это?
— Да, о царский человек.
Командир вынул меч из ножен и осторожно ткнул им в циновку.
— Я бы не стал этого делать, — тихо проговорил жрец.
— Почему?
Жрец поймал взгляд капрала, потом что-то сделал со своей головой и шеей. Страж в ужасе отступил. Он вдруг увидел перед собой не человеческое лицо, а голову и капюшон кобры.
— Ссссссс! — просвистел жрец и высунул раздвоенный язык.
Командир с посеревшим лицом одним прыжком оказался на пристани. Сглотнув, он обрел голос.
— Разве римляне не угодны Пта?
— Пта создал Сераписа, как и всех богов, но он считает Юпитера Наилучшего Величайшего оскорблением Египта, — ответил жрец.
Командир усмехнулся. Перед его глазами замаячила приличная награда от господина Потина.
— Несите свой дар Цезарю, — разрешил он. — И пусть Пта достигнет своей цели. Будьте осторожны!
— Хорошо, о царский человек.
Оба жреца склонились, подняли чуть провисшую скатку и сошли на пирс.
— Куда нам идти? — спросил жрец, знающий греческий.
— Идите по этой дороге через розовый сад. Первый дворец слева после небольшого обелиска.
И они ушли, держа циновку за оба конца. Очень легкую, практически невесомую.
«Великолепно, — подумал командир. — Теперь надо только подождать, пока наш незваный гость не умрет от укуса змеи. Потом меня наградят».
Гай Требатий Теста, очень полный и любящий вкусно поесть человек средних лет, вошел к Цезарю хмурый. Само собой разумеется, он выбрал его сторону в этой гражданской войне, несмотря на то что его официальным патроном был Марк Тулий Цицерон. Но почему он решился поплыть в Александрию, это и ему самому было непонятно. Может быть, в поисках новых восхитительных яств. Но в Александрии гурману было нечего делать.
— Цезарь, — начал он, — тебе из Мемфиса привезли довольно странную вещь. От главного жреца Пта. Не письмо!
— Я заинтригован, — сказал Цезарь, подняв голову от бумаг. — Эта вещь в хорошем состоянии? Она не испорчена?
— Сомневаюсь, что она когда-нибудь была в хорошем состоянии, — брезгливо сказал Требатий. — Выцветшая старая циновка. Даже не ковер!
— Пусть принесут ее в том же виде, в каком она была доставлена к нам.
— Нужны твои ликторы, Цезарь. Дворцовые слуги только взглянули на тех, кто принес этот дар, и стали такими же белыми, как германцы с Херсонеса Кимбрского.
— Пусть будут ликторы, Требатий.
Два младших ликтора вошли, неся свернутую циновку. Они положили ее на пол и посмотрели на генерала.
— Благодарю. Ступайте.
Манлий нерешительно переступил с ноги на ногу.