Последние отзывы

  329  

— Если мы позовем Квинта Оппия из Киликии, то у нас будет на два легиона больше, — сказал он Манию Аквилию. — Я пошлю в Тарс гонца и приглашу Квинта Оппия приехать в Пергам и обсудить будущее Каппадокии. Оппий всего лишь пропретор, я же проконсул. Значит, он должен мне подчиняться. Я скажу ему, что лучший способ усмирить Митридата — атаковать его с тыла.

— Говорят, — мечтательно произнес Аквилий, — что в армянской Парве до семи десятков крепостей, доверху заполненных золотом Митридата.

Но Кассий был военным человеком из военной семьи, и отвлечь его от военных планов было нелегко.

— Мы вступим в Понт одновременно в четырех местах по течению реки Галис, — с воодушевлением продолжал он. — Армия Вифинии захватит Синопу и Амис на побережье, затем двинется вглубь страны вверх по течению Галиса. У них там не будет проблем с фуражом, и это очень важно, потому что в вифинийском войске много верховых и вьючных лошадей. Ты, Аквилий, возьмешь один мой вспомогательный легион и нанесешь удар в Галатии. Я же поведу ополчение по реке Меандр во Фригию. Квинт Оппий может высадиться в Атталии и двинуться через Писидию. Мы с ним выйдем к Галису раньше тебя с вифинийцами. Когда к реке выйдут сразу четыре армии, Митридат растеряется и не будет знать, что предпринять. Он вовсе не такой уж грозный властелин, мой дорогой Аквилий. Золота у него куда больше, чем солдат.

— Он обречен, — отозвался Аквилий, думая о семидесяти битком набитых сокровищницах.

Кассий значительно покашлял.

— Нам следует подумать лишь об одном, — произнес он совсем другим тоном.

— О чем? — быстро отозвался Маний Аквилий.

— Квинт Оппий — человек старого закала. «Да пребудет Рим», «честь превыше всего» и так далее. Он из тех, кто и помыслить не может, чтобы немножко заработать на стороне, участвуя в несколько сомнительных предприятиях. Он не должен услышать от нас ничего, что поколебало бы его в убеждении, что мы действуем исключительно во имя торжества справедливости в Каппадокии.

— Тем лучше для нас, — хмыкнул Аквилий.

— Мне тоже так кажется, — с удовлетворением в голосе отозвался Кассий.

* * *

Пелопид пытался не обращать внимания на пот, градом кативший по его лицу; он старался спрятать руки, чтобы тот, кто сидел на троне, не видел, как они дрожат.

— После чего, великий царь, проконсул Аквилий велел мне уходить и больше не возвращаться, — закончил он.

Царь и бровью не повел. Его лицо оставалось таким же, каким было на протяжении всей аудиенции: спокойным, даже безразличным. За сорок лет жизни, из которых он процарствовал двадцать три, царь Митридат VI Евпатор научился скрывать свои чувства — если, конечно, что-то его особенно не раздражало. А то, что он услышал от Пелопида, даже не разгневало его. Он, собственно, и ожидал услышать нечто подобное.

Вот уже два года он жил надеждой, порожденной известиями о том, что Рим вступил в войну со своими италийскими союзниками. Инстинкт подсказывал ему, что настал благоприятный момент, который нельзя упускать. И Митридат написал своему зятю Тиграну письмо с призывом быть наготове. Когда же выяснилось, что Тигран — его верный союзник в любых начинаниях, Митридат решил сделать все, чтобы осложнить для Рима его войну с Италией. Он отправил послов к италикам — Квинту Поппедию Силону и Гаю Папию Мутилу в их новую столицу Италику и предложил денег, оружие, корабли, даже солдат. Но, к его удивлению, послы возвратились ни с чем. Силон и Мутил с гневом и презрением отвергли помощь Понта.

— Передайте царю Митридату, что спор Италии с Римом — не его дело. Италия не станет помогать чужеземным царям плести козни против Рима, — был их ответ.

Словно улитка, которую укололи прутом, царь Митридат замкнулся в своей раковине. Он написал Тиграну новое письмо — с просьбой запастись терпением, ибо нужный момент еще не настал. Впрочем, он уже не был уверен, что такой момент вообще когда-либо настанет: Италия весьма нуждалась в военной и прочей помощи, дабы отвоевать свою независимость, и тем не менее позволила себе больно укусить руку, щедро предлагавшую самое необходимое.

Митридат был в смятении. Он никак не мог принять какое-либо определенное решение и твердо следовать ему. То ему казалось, что пришло время объявить войну Риму, то его одолевали сомнения. Его раздирали противоречивые чувства, но он вынужден был держать их при себе. У Митридата Понтийского не было преданных советников. Он не доверял никому, даже своему зятю Тиграну, который сам был великим царем. Придворные терялись в догадках, что же предпримет их повелитель: объявит он войну или нет?

  329