88 
— Конечно, у меня есть дружок! — вскричала мать, стараясь не выглядеть напуганной. Она через силу улыбнулась. — Он беседует со мной изнутри.
— Моим другом ему не бывать, — сказала Сервилия.
— О, Сервилия, не говори таких вещей! Он будет самым лучшим твоим другом — так всегда бывает с братьями, уж поверь мне!
— Дядя Марк — твой брат, однако именно он заставил тебя выйти замуж за моего папочку, который был тебе так неприятен.
— И все же это не ослабило нашей дружбы. Братья и сестры вместе растут. Они знают друг друга лучше, чем кого-либо из посторонних, и учатся симпатии друг к другу, — с теплотой в голосе объяснила Ливия Друза.
— Разве можно научиться симпатии к человеку, который тебе неприятен?
— Тут ты ошибаешься. Можно, если постараться.
Сервилия фыркнула:
— В таком случае почему ты не научилась симпатизировать папочке?
— Потому что он мне не брат! — вскричала Ливия Друза, теряясь в догадках, куда их заведет этот разговор.
Почему дочь не хочет сделать шаг ей навстречу? Почему она так черства, так бестолкова? А потому, сообразила мать, что она — дочь своего отца. О, как она на него похожа! Только куда умнее. То есть хитрее.
— Сервилия, — проговорила она, — единственное, чего я для тебя хочу, — это счастья. Обещаю, что никогда не позволю твоему отцу заставлять тебя выходить замуж за неприятного тебе человека.
— А вдруг тебя не окажется рядом при моем замужестве?
— Это по какой же причине?
— Ну, ведь твоей матери не было рядом с тобой, когда тебя выдавали замуж?
— Моя мать — это совсем другое дело, — печально промолвила Ливия Друза. — Как тебе известно, она еще жива.
— Известно, известно! Она живет с дядей Мамерком, но мы с ней не разговариваем. Она распутная женщина, — сказала девочка.
— От кого ты слышала об этом?
— От папочки.
— Ты даже не знаешь, что значит «распутная женщина».
— Знаю: женщина, забывшая, что она патрицианка.
Ливия Друза заставила себя сохранить серьезность.
— Интересное определение, Сервилия. Как ты думаешь, ты сама никогда не забудешь, что ты патрицианка?
— Никогда! — выкрикнула дочь. — Когда я вырасту, то буду такой, как хочет мой папа.
— Я и не знала, что ты так много беседуешь с ним.
— Мы все время беседовали.
Ложь Сервилии оказалась столь искусной, что мать не заподозрила неправды. Оба родителя не обращали на девочку внимания, и она с раннего детства стала солидаризироваться с отцом, который казался ей более важной, более необходимой для нее персоной, нежели Ливия Друза. Все ее детские мечты сводились к тому, что она вздыхала по отцовской любви, которой, как ей подсказывал здравый смысл, она никогда не дождется: отец не принимал дочерей всерьез, потому что хотел сына. Как она пронюхала об этом? Да очень просто: она носилась, подобно призраку, по всему дому дяди Марка, подслушивала разговоры, забиваясь в темные углы, и знала многое такое, что вовсе не предназначалось для ее ушей. Сервилии казалось, что именно отец, а не дядя Марк и уж конечно не никчемный италик Силон говорит так, как подобает истинному римлянину. Сейчас, отчаянно скучая по отцу, девочка страшилась неизбежного: когда мать произведет на свет сына, все мечты о том, чтобы стать отцовской любимицей, ей придется забыть навсегда.
— Что ж, Сервилия, — поспешила с ответом Ливия Друза, — я только рада, что ты любишь своего отца. Но тебе придется повести себя по-взрослому, когда он вернется домой, и вы снова будете с ним разговаривать. То, что я рассказала тебе о моей неприязни к нему, — это тайна, не подлежащая разглашению. Это наш секрет.
— Почему? Разве он этого не знает?
Ливия Друза нахмурилась, не зная, что ответить.
— Если ты так много беседуешь с отцом, Сервилия, то ты должна знать, что он понятия не имеет о моей неприязни. Твой папа не принадлежит к числу проницательных мужчин. В противном случае и я относилась бы к нему иначе.
— Мы с ним никогда не тратим время на то, чтобы обсуждать тебя, — пренебрежительно бросила Сервилия. — Нас занимают более важные вещи.
— Для семилетней девочки ты неплохо умеешь наносить обиды.
— Папочку я никогда не обижала, — отчеканила семилетняя девчонка.
— Твое счастье. Но на всякий случай запомни мои слова. То, что я сказала — или попыталась сказать тебе сегодня, — должно остаться между нами. Я раскрыла тебе душу и рассчитываю, что ты поступишь с моей исповедью так, как подобает римской патрицианке, — бережно.
88 
