ПОНЕДЕЛЬНИК

Позже, уже сидя на службе (а я решил все-таки пойти на службу вместо того, чтобы как сумасшедший ездить по Внутреннему кольцу), я никак не мог понять, что на меня нашло. Я сидел за столом, подперев голову руками, и тупо смотрел на освещенный циферблат Биг-Бена, который сейчас был еле виден. Реджи и миссис Уитчер всячески пытались привлечь мое внимание, изощряясь в остротах по поводу того, как я пристроил свою приятельницу в пантомиму, и распалились вовсю, поскольку я упорно молчал. Миссис Уитчер заметила, что, если человек не в состоянии вежливо реагировать на дружеские замечания, ему надо пойти к врачу. Наконец я сказал: «Простите», и они оставили меня в покое.

Я просто не в состоянии был понять, как я мог быть таким агрессивным и грубым с леди Китти, когда она проявила такую фантастическую доброту, пожелав разговаривать со мной. Почему вообще она должна снисходить до разговора с таким преступником? Мне следовало бы держаться приниженно, даже подобострастно и быть благодарным ей. Мне следовало бы внимать ей, склонив голову и соглашаясь со всем, что бы она ни сказала. Какое, собственно, я имею право после того, что я сделал ее мужу, становиться в дурацкую позу оскорбленной гордости и отсылать леди Китти, требуя, чтобы она пришла на другой день и в другом костюме, который, видите ли, меня больше устраивает?! Я, должно быть, просто сошел с ума. Конечно, она не придет. И мне никогда больше ее не видеть.

Я не мог вспомнить адрес на Чейн-уок и не записал номера телефона. Может быть, все-таки разыскать его, примчаться к ней, попросить принять меня, извиниться? Я подумал даже о том, чтобы спуститься вниз и повидать Ганнера. Самая мысль, что он, по всей вероятности, сидит в эту минуту в своем кабинете в бельэтаже, что я могу поговорить с ним, набрав его номер, который смотрит на меня с лежащего передо мной списка служебных телефонов, что могу его увидеть, спустившись на три этажа и открыв дверь к нему в кабинет, — привела меня в состояние крайнего возбуждения. Я сидел спиной к Зале, стараясь не слишком шумно дышать, — сердце у меня стучало, голова кружилась.

Весь обеденный перерыв я, словно в трансе, прошагал по набережной. Туман стал менее густым. Где-то чувствовалось солнце. Я дошел до моста Блэкфрайерс, пошел назад, потом снова двинулся к Блэкфрайерсу. О еде я даже думать не мог. Жизнь остановилась — придется теперь мучиться и ждать наступления завтрашнего утра, а уж потом, если леди Китти не явится, решать, что делать дальше. Я вернулся на службу и возобновил свое угрюмое бдение. Артур, слава Богу, не попадался мне на глаза. Часов около четырех я вспомнил, что сегодня понедельник и Клиффорд Ларр ждет меня. Я не в состоянии был встречаться с Клиффордом. Мне, наверное, следовало бы повидать его, чтобы выяснить, не он ли разрушил помолвку Кристел, и если он, то что-то предпринять. (Что?) Но я не в силах был поступить так, как следовало. Я просто превратился в механизм ожидания. Я послал с выздоровевшим Скинкером записку Клиффорду (чего он просил никогда не делать), написал, что у меня отчаянный насморк и что я не смогу вечером прийти. Я рано вернулся домой, лег и долгие часы промучился в постели. Во вторник в шесть утра я уже снова был в парке.

ВТОРНИК

Был вторник, восемь часов утра. Утро стояло холодное, пасмурное, хоть и без дождя, но мрачное, сумеречное, с легким туманом. Я остановился между посыпанным песком треком и озером, на краю стоянки для машин, возле того места, где Роттен-Роу делает поворот. Голова у меня кружилась — от голода, волнения и бессонницы. Я ужасно замерз и хотел одного — поскорее покончить с этой бессмысленной мукой. Я решил, что буду ждать до восьми тридцати, а потом уйду. На этот раз на мне была кепка и перчатки. Я взглянул на свои часы. Одна минута девятого. Подняв глаза от часов, я увидел фигуру, шедшую ко мне. Это была женщина, толкавшая впереди себя велосипед.

  90