122 
Темный силуэт еще несколько секунд продержался в воздухе, а затем пространство опустело. Двор с навесом и высокими строгими деревьями застыл в безмолвии.
Больше я призрака не видел. Но свечи – что случилось с ними? Они все исчезли. От горящего ладана остались только горстки сажи, тут же развеянные легким ветерком. С ветвей вяло посыпались крошечные листья, воздух наполнился промозглым холодком.
Нам дарило свет только далекое мерцающее небо. Над головами завис леденящий душу холод. Он проник под одежду и добрался до кожи.
Луи в невыразимом горе вглядывался в темноту. Его охватила дрожь. Слезы не текли – они просто застыли в глазах, в которых читалось недоумение.
Внезапно Меррик сорвала с себя нефритовую маску и перевернула оба стола, потом жаровню. Все предметы рассыпались по каменным плитам. Маску она отшвырнула в кустарник возле заднего крыльца.
Я в ужасе уставился на череп Медовой Капли, лежавший среди груды раскиданных вещей. От влажных углей поднимался едкий дым. В растекающейся луже я увидел обгорелые остатки куклы. Драгоценный потир лежал опрокинутый.
Меррик протянула обе руки к Луи.
– Идем в дом, – сказала она, – прочь от этого ужасного места. Идем в дом и зажжем лампы. Там нам будет тепло и уютно.
– Нет, не теперь, дорогая, – ответил он. – Я должен тебя покинуть. Обещаю, мы снова увидимся. Но сейчас мне нужно побыть одному. Я готов дать тебе любое слово, лишь бы ты была спокойна. Прими мою самую искреннюю благодарность, но отпусти меня.
Луи наклонился, достал из-под разоренного алтаря маленький портрет Клодии и пошел по тенистой аллее, разводя в стороны листья молодых банановых деревьев, попадавшихся на пути. С каждой секундой он ускорял шаг и наконец пропал из виду – скрылся в вечной, неменяющейся ночи.
20
Меррик, свернувшись калачиком, лежала на кровати Большой Нанэнн. Я оставил ее в спальне, а сам вернулся в сад, подобрал обломки нефритового ножа и нашел обе половинки маски. Каким хрупким оказался с виду столь прочный нефрит. Какими недобрыми оказались мои намерения, какими чудовищными были последствия.
Нефритовые осколки я принес в дом. Суеверие помешало мне даже дотронуться до черепа Медовой Капли на Солнце.
Я разложил все кусочки нефрита на алтаре, а потом присел на кровать рядом с Меррик и обнял ее одной рукой.
Она повернулась и положила голову мне на плечо. От ее кожи шел сладостный жар. Мне хотелось покрыть ее поцелуями, но я не мог поддаться своему порыву, как не мог поддаться еще более темному желанию подчинить с помощью крови биение ее сердца моему собственному.
Ее белое шелковое платье было сплошь в засохшей крови, следы которой остались и на правой руке.
– Мне не следовало делать это, не следовало, – сказала она сдавленным взволнованным голосом, мягко прижимаясь ко мне грудью. – Это было безумие. Я ведь знала, что произойдет. Я знала, что его мозг породит катастрофу. Я все это знала А теперь он ранен и потерян для нас обоих.
Я приподнял ее так, чтобы взглянуть ей в глаза, и, как всегда, поразился их яркому зеленому цвету, но сейчас было не время предаваться восторгам.
– Ты абсолютно уверена, что это была Клодия? – спросил я.
– Да, – сказала она с покрасневшими от еще не выплаканных слез глазами. – Это была Клодия, – заявила Меррик. – Или нечто, откликающееся сейчас на имя Клодия. Но что сказать о словах, которые оно произносило? Сплошная ложь.
– Откуда ты знаешь?
– Оттуда же, откуда я знаю, когда мне лжет человек. Оттуда же, откуда я знаю, когда один человек читает мысли другого и пользуется его слабостями. Оказавшись в нашем мире, призрак стал враждебным. Призрак почувствовал растерянность. Призрак начал лгать.
– А мне не казалось, что он лжет, – возразил я.
– Ну как ты не поймешь, что он воспользовался самыми сильными страхами и мрачными мыслями Луи. А мысли Луи были сотканы только из тех слов, которые могли выразить его собственное отчаяние. В этом отчаянии он обрел твердую почву под ногами. И кем бы Луи ни был – чудом, воплощением ужаса или проклятым монстром, – теперь он потерян. Для нас обоих.
– Почему призрак не мог сказать правду? – спросил я.
– На это не способен ни один из них, – упорствовала Меррик.
Она вытерла покрасневшие глаза тыльной стороной ладони. Я отдал ей свой батистовый платок, она прижала его к глазам, потом снова взглянула на меня.
– Если его насильно вызвать, он всегда лжет. Услышать правду от него можно, только если он приходит по собственной воле.
122 
