128 
Конечно, мои слова его не удивили. Он поднес левую руку к груди и слегка нажал на рану. Лицо исказила гримаса боли, но уже через секунду оно разгладилось. Луи покачал головой.
– Да, я думал, что ради тебя и Лестата нужно остаться жить. Но как же тогда она? Как же наша прелестная Меррик? Что ей понадобится от меня?
Казалось, Луи еще много о чем мог сказать, но внезапно замолк и нахмурился, потом быстро повернул голову.
– Дэвид, ты слышишь? – взволнованно спросил он. – Дэвид, прислушайся!
Я ничего не услышал, кроме городского шума.
– Что это, дружище? – спросил я.
– Дэвид, послушай. Это вокруг нас. – Он поднялся, не отнимая левой руки от болезненной раны. – Дэвид, это Клодия – ее музыка, ее клавесин. Я слышу его повсюду. Дэвид, она хочет, чтобы я пришел. Я знаю.
Я порывисто вскочил и обнял его.
– Ты не сделаешь этого, друг, ты не можешь так поступить, не сказав слова прощания Меррик и Лестату, а оставшихся часов до рассвета на это не хватит.
Он смотрел куда-то вдаль как зачарованный, глаза блестели, выражение лица смягчилось.
– Я знаю эту сонату. Я ее помню. Клодия любила это произведение, потому что Моцарт, когда его написал, был еще совсем ребенком. Неужели ты ничего не слышишь? Но ведь как-то раз ты слышал, вспомни. Прелестная музыка. Как прекрасно играет моя Клодия.
Луи рассмеялся каким-то неестественным смехом, и на глаза ему навернулись кровавые слезы.
– До меня доносится пение птиц. Прислушайся. Они поют в клетке. Все наши соплеменники, кто были с ней знакомы, считают Клодию бессердечной, но она такой не была. Просто она знала то, что я понял лишь спустя много десятилетий. Она владела тайнами, которые могут научить только страданиям...
Его голос оборвался на полуслове, он изящно высвободился из моих рук, прошел на середину комнаты и стал оглядываться, словно музыка действительно звучала со всех сторон.
– Неужели ты не понимаешь, какое благо она сотворила? – прошептал он. – Музыка продолжает звучать, Дэвид, темп ее все ускоряется. Клодия, я слушаю тебя! – выкрикнул он в пространство и снова принялся окидывать невидящим взглядом все предметы. – Клодия, очень скоро я буду с тобой! – после паузы выкрикнул он вновь.
– Луи, – сказал я, – скоро утро. Идем со мной, пора.
Он стоял неподвижно, склонив голову и безвольно опустив руки. Вид у него был бесконечно печальный, словно после сокрушительного поражения.
– Музыка прекратилась? – спросил я.
– Да, – прошептал он и медленно поднял на меня растерянный взгляд, но уже через секунду вновь овладел собой. – Две ночи дела не решат, правда? И я смогу поблагодарить Меррик. Смогу передать ей портрет – вдруг он понадобится Таламаске.
Луи показал на ближайший столик, низкий, овальный, стоявший перед диваном.
Я увидел там раскрытый дагерротип. Портрет Клодии вывел меня из себя, когда я встретился с ним взглядом. Мне хотелось захлопнуть маленький футляр. Впрочем, это не важно. Я знал, что никогда не допущу, чтобы портрет оказался в руках служителей Таламаски. Я не мог позволить, чтобы такой важный предмет перешел к чародейкам, таким же всесильным, как Меррик. Я не мог позволить, чтобы Таламаска исследовала то, чему мы недавно стали свидетелями.
Но я ничего не сказал.
Что касается Луи, то он стоял, погрузившись в мечты, как и всегда элегантный в своем блеклом черном одеянии. Кровавые слезы высохли, придав глазам поистине устрашающий вид. Он вновь уставился в никуда, отрешившись от моего горячего сочувствия, наотрез отказываясь от любого утешения, которое я мог ему подарить.
– Завтра встретимся вновь, – сказал я.
Он кивнул.
– Птицы больше не поют, – прошептал он. – Я даже мысленно не могу воспроизвести звучавшую музыку.
Вид у него был безутешный.
Я в отчаянии прибегнул к последнему аргументу:
– Все неподвижно в том мире, который она описала. Подумай об этом, Луи. Встретимся завтра после захода солнца.
– Да, мой друг, я ведь уже пообещал, – отрешенно произнес он и нахмурился, словно пытаясь что-то припомнить. – Я должен поблагодарить Меррик и, конечно, тебя, мой друг, за то, что вы выполнили мою просьбу.
Мы вместе покинули городской дом. Луи отправился туда, где проводил дневное время, но куда именно, я не знал.
У меня было больше времени, чем у него. Подобно Лестату, моему всесильному создателю, я не спешил укрыться в могиле при первом намеке на рассвет. Солнце должно было полностью подняться над горизонтом, чтобы меня сковал наконец близкий к параличу сон вампира.
128 
