105 
Так что ранним утром 9 июля 1945 года дедушка Мартер и его команда, проделав невероятное путешествие через развалины и оккупационные армии, поздним вечером въехали в Вену — больше всего проблем у них возникло с советским бюрократизмом.
Это был день, когда союзники приняли соглашение о разделе города на сектора. Американцы и британцы отхватили себе лучшие жилые районы. Французы хотели торговые центры. Русские же оказались самыми дальновидными реалистами: они расселились в промышленных и рабочих районах, сосредоточившись вокруг Старого города — у особняков посольств и правительственных зданий. Русские, к примеру — и к большому огорчению деда, — оккупировали четвертый район, включавший в себя и Швиндгассе.
К тому же шестнадцать из двадцати четырех районов имели в качестве начальников полиции коммунистов. И теперь член установленного Советами временного правительства Реннера, министр внутренних дел Франц Хоннер, сражался с югославскими партизанами. Сам Реннер, однако, был ветераном австрийской социалистической партии и имел собственное мнение насчет подозрительно далекоидущих планов советских освободителей.
Точно такие же предчувствия имел и мой дед, проезжая по Швиндгассе, тонущей в темноте улице с пустыми глазницами выбитых окон.
— Улица из города-привидений, из тех, куда всегда попадают ковбои, — заметил Ватцек-Траммер.
На заднем сиденье бабушка что-то проохала себе под нос.
Когда дед подкатил по дорожке к входной двери, несколько русских солдат, околачивавшихся у здания болгарского посольства, осветили их лучами прожекторов через улицу. Им снова пришлось показать бумаги, и дедушка кое-как объяснился с ними на устаревшем русском — эти знания он почерпнул в читальном зале библиотеки иностранной литературы. Они отделались от солдат. После чего, прежде чем взять вещи из такси, они поднялись на первую лестничную площадку, нашли замочную скважину заржавевшей и распахнули ногой едва державшуюся дверь.
— О, да они устроили здесь отхожее место, сукины сыны, — возмутился Ватцек-Траммер; он налетел в темноте на какой-то тяжелый металлический предмет у двери. — Дайте свет, — потребовал он. — Кажется, они оставили здесь пушку или что-то еще в этом роде.
Бабушка чем-то хрустнула, должно быть, наступила на остатки того, что некогда было ее драгоценным фарфором; она негромко вскрикнула. А дедушка осветил фонариком помятый и грязный мотоцикл, приставленный к креслу, поскольку он был без подножки и не смог бы стоять сам.
Никто не произнес ни слова, никто не двинулся, и они, застыв в коридоре, услышали, как кто-то выпустил слишком долго сдерживаемый воздух — словно последний отчаянный выдох. Дедушка метнул лучом фонаря, а Хильке сказала:
— Я позову солдат, да? — Но никто не сдвинулся с места, и моя мать услышала, как скрипнула ее старая кровать. — В моей кровати? — возмутилась она и, вырвавшись из дедушкиных рук, налетая на стул и мотоцикл, бросилась бежать по коридору к своей комнате. — Зан? — позвала она. — О, Зан? Зан? — И рванулась в темноте к открытой двери своей комнаты.
Ватцек-Траммер выхватил из рук деда фонарик и успел поймать Хильке прежде, чем она достигла дверного проема. Он оттащил ее обратно в коридор и, выглянув из-за косяка, посветил фонариком внутрь комнаты.
На кровати сидел темноволосый мужчина с длинной бородой, с белыми, пересохшими губами, как у мучимого жаждой человека с набитым ватой ртом. Он сидел посередине кровати, держа в руках мотоциклетные ботинки, и не мигая смотрел на свет.
— Не стреляйте! — крикнул он по-немецки, затем повторил это на русском, английском и на каком-то неизвестном им славянском языке. — Не стреляйте! Не стреляйте! Не стреляйте! — Он размахивал ботинками над головой, помогая своему голосу справиться со страхом.
— У вас есть документы? — спросил мой дед на немецком, и мужчина бросил ему бумажник.
— Они фальшивые! — крикнул незнакомец на русском, пытаясь отгадать, кто стоит за слепящим светом фонаря.
— Вы — Зигфрид Шмидт? — спросил мой дед. — Особый курьер?
— Тоже мне курьер, — хмыкнул Ватцек-Траммер. — Ты здорово запоздал.
— Нет, я Явотник! — выкрикнул бородач с кровати, придерживаясь русского — из опасения, что, разговаривая на немецком, его хотят заманить в ловушку.
— Тут сказано, что вы Зигфрид Шмидт, — возразил мой дед.
— Неправда! — воскликнул мой огец. — Я Вратно, Вратно Шмидт, — пробормотал он. Затем добавил: — Нет, Явотник.
105 
