очень нудно 
115 
Женщина смотрела на него прищурившись, словно яркий свет причинял ей боль, и тихо спросила на латыни, как его зовут.
Эллиот ответил не сразу. Даже тон ее голоса выдавал природный интеллект. И в глазах тоже светился ум.
Теперь она не казалась ни сумасшедшей, ни растерянной. Просто страдающая женщина.
– Прости меня, – произнес он на латыни. – Эллиот, граф Рутерфорд. В моей стране меня называют лордом.
Женщина внимательно смотрела на него. Села и, потянувшись за свернутым в изножье кровати пледом, натянула его на себя, укрывшись до пояса. Солнце сверкало на ее черных волосах.
Ее черные брови изогнулись изящными высокими дугами. Светло-карие глаза были просто волшебны.
– А твое имя можно узнать? – спросил Эллиот на латыни.
Она горько улыбнулась:
– Клеопатра. В моей стране меня называют царицей. Тишина оглушила Эллиота. В груди разлилось тепло, не похожее на боль, которую вызывали иные потрясения. Он молча смотрел женщине в глаза, не в силах ответить. И тут ему стало так радостно, так весело, что душу покинули и страх и жалость.
– Клеопатра, – прошептал он почтительно, благоговейно.
Она заговорила на латыни:
– Говори со мной по-английски, граф Рутерфорд. Говори на том языке, на котором ты говорил со служанкой. Говори на том языке, на котором написана эта книга. Принеси мне поесть и попить, я очень голодна.
– Хорошо, – ответил он по-английски, кивнув. И повторил ее просьбу на латыни: – Еды и питья.
– И ты должен сказать мне… – начала Клеопатра, но замолчала. Боль в боку обожгла ее, потом, морщась, она прикоснулась к ране на голове. – Скажи мне, – сделала она еще одну попытку заговорить и смущенно взглянула на Эллиота. Она явно старалась что-то вспомнить, но ее охватил страх, и, сжав руками голову, закрыв глаза, она разразилась рыданиями.
– Потерпи, у меня есть лекарство, – прошептал Эллиот. Он осторожно присел на краешек постели и вытащил из кармана пузырек, в котором оставалось полдюйма искрящейся на солнце жидкости.
Клеопатра подозрительно взглянула на пузырек. Проследила за тем, как Эллиот открывает его. Он поднял пузырек и нежно провел рукой по ее волосам, но она остановила его. Показала на свои веки, и Эллиот увидел, что там кое-где еще оставались маленькие участки без кожи. Она взяла у него пузырек, капнула на пальцы и стала втирать жидкость в веки.
Эллиот прищурился, внимательно наблюдая за действием эликсира. Он слышал слабое шуршание и потрескивание.
Клеопатра подняла пузырек вверх и влила оставшуюся жидкость в рану на груди. Пальцами левой руки растерла эликсир по краям раны, тихо вздохнула, вытянулась на постели и замерла.
Прошло несколько минут. Эллиота поразило то, что он увидел. Но эликсир действовал на ее тело только в тех местах, где был прямой контакт. Веки стали нормальными, темные ресницы превратились в густую бахрому. Но в боку по-прежнему зияла ужасная рана.
Только сейчас Эллиот начал в полной мере осознавать, что перед ним та самая Клеопатра, что Рамзес оживил тело своей утраченной возлюбленной. Только теперь он стал понимать, почему Рамзес сделал то, что сделал. И Эллиот задумался, хорошо ли обладать такой властью. Он мечтал о бессмертии, но вовсе не о власти над смертью. А этот эликсир способен не только подарить бессмертие, но победить саму смерть.
А вот последствия… они пугали его. Что происходит в сознании этой женщины? В порядке ли ее рассудок? Боже, нужно как можно скорее встретиться с Рамсеем.
– Я принесу еще лекарства, – сказал Эллиот по-английски, тут же переводя свои слова на латынь. – Я принесу его сюда, а ты пока отдохни. Тебе нужно еще полежать на солнышке. – Он указал на окно. Говоря на двух языках, он объяснил ей, что солнце действует на нее не хуже, чем лекарство.
Клеопатра мрачно посмотрела на него. Повторила его английские фразы, превосходно копируя произношение. Ее глаза сверкали безумным огнем. Она забормотала на латыни, силясь что-то вспомнить, и снова начала всхлипывать.
Это было невыносимо. Но что он мог сделать? Почти бегом Эллиот бросился в соседнюю комнату и принес оттуда бутылку ликера, отличного густого ликера. Клеопатра тут же схватила бутылку и залпом опорожнила ее.
На мгновение глаза ее затуманились. Потом она громко и отчаянно застонала.
Граммофон. Рамсей любил музыку. Рамсей сходил из-за нее с ума. Эллиот подошел к маленькому аппарату и просмотрел кипу лежащих рядом пластинок. Полным-полно глупых учебных «Говори по-английски». Ага, вот что ему нужно – «Аида». Партию Радомеса поет Карузо.
115 
