164 
– Театральный бинокль, – пояснил Алекс, вручая ей необычный предмет. – И программку, пожалуйста.
– Что это такое?
Алекс удивленно рассмеялся:
– Ты что, с небес свалилась, что ли? – Его губы коснулись ее шеи и щеки. – Приставь его к глазам, настрой на нужный фокус. Да, вот так. Теперь видишь?
Она была поражена и отшатнулась в испуге – люди с верхней галереи нависли прямо над ней.
– Какая любопытная вещица! Как это получается?
– Увеличение. Кусочки стекла. – Его восхитило, что она ничего не слышала о таких вещах.
Интересно, как Рамзес привыкал к этим маленьким секретам «нового времени»? Рамзес, чью «таинственную гробницу» всего месяц назад раскопал «бедный Лоуренс», который теперь уже мертв. Рамзес, который рассказывал «в своих свитках» о любви к Клеопатре. Неужели Алекс на самом деле не знает, что та мумия и его драгоценный Рамсей – одно и то же лицо?
Но откуда ему это знать? Только со слов безумного, никем не уважаемого кузена Джулии? Разве сама она поверила жрецу, который вел ее в пещеру?
Раздался звонок.
– Сейчас начнется опера.
Они вместе поднялись по лестнице. Клеопатре казалось, что их окружает сверкающий ореол, который отделяет их от других, ей казалось, что все видят этот ореол и отводят глаза, не желая спугнуть любовь. Любовь… Она полюбила его. Правда, это не было то всепоглощающее чувство, которое она испытывала к Антонию, которое несло в себе мрак и разрушение, но которому она могла противостоять. Она предпочла смерть жизни без него, но теперь ее вернули к жизни, в которой, она знала, его никогда не будет.
Нет, это была новорожденная любовь, нежная и хрупкая, как сам Алекс, но это была любовь. Джулия Стратфорд – дурочка. Правда, Рамзес способен обольстить саму богиню Изиду. Если бы не было Антония, она бы не любила никого, кроме Рамзеса. Это он всегда понимал.
Рамзес был и отцом, и учителем, и судьей; Антоний – плохим мальчиком, с которым она сбежала от мира. Резвилась, как ребенок, в спальне, пила, сходила с ума, ни с кем не общалась – пока Рамзес не вернулся из странствий.
Так вот что ты сделала со своей свободой? Вот во что превратила свою жизнь?
Вопрос был в том, что ей делать со своей свободой сейчас? Почему боль уже не терзает ее? Потому что новый ее мир так чудесен. Потому что у нее есть все, о чем она мечтала в те последние несколько месяцев, когда римская армия приближалась к Египту, когда Антоний впал в отчаяние и тоску, – еще один шанс. Еще одна жизнь – без любви, опрокинувшей ее в темные воды смерти; еще одна жизнь – без ненависти к Рамзесу, который не спас ее легкомысленного любовника и не простил ей ее собственного падения.
– Ваше Величество, я снова теряю вас, – тихо произнес Алекс.
– Нет-нет, – ответила она. Вокруг сияли огни. – Я с тобой, лорд Алекс. – В висящей под потолком огромной хрустальной люстре сверкали миллионы крошечных радуг, она слышала тоненький перезвон стеклышек, когда их колыхал легкий ветерок, дующий из дверей.
– О, посмотри, вон они! – воскликнул внезапно Алекс, указывая на самый верх лестницы, туда, где закруглялись перила.
Шум вокруг стих – исчезли огни, толпы людей, улеглось волнение. Там стоял Рамзес.
Рамзес в современной одежде, а рядом с ним – женщина, настоящая красавица, юная и хрупкая, как Алекс. Ее рыжеватые волосы были собраны в гладкую прическу. Блеснули темные глаза – она посмотрела в их сторону, но не увидела. И лорд Рутерфорд, милый лорд Рутерфорд, опирающийся на свою серебряную трость. Как удалось Рамзесу одурачить всех этих смертных? Гигант с растрепанными волосами, с печатью бессмертия на лице. Женщина рядом с ним выглядит совсем по-другому. Она пока смертна. С каким отчаянием, с каким испугом она держится за руку Рамзеса!
– Только не сейчас, милый, – взмолилась Клеопатра. Небольшая группка прошла вперед, и толпа поглотила ее.
– Но, дорогая, давай просто скажем им, что мы здесь. Отлично, раз они здесь, значит, Рамсея оставили в покое. Все пришло в норму. Питфилд совершил чудо.
– Дай мне немного времени, Алекс, умоляю тебя! Ее тон уже стал повелительным?
– Хорошо, Ваше Величество, – согласился он со снисходительной улыбкой.
Подальше от них! Клеопатре показалось, что она задыхается. Поднявшись на самый верх лестницы, она оглянулась. Те люди входили в дальнюю дверь, завешенную бархатом. А Алекс вел ее в противоположную сторону. Слава богам!
– Да, кажется, наши места в самом дальнем от гардероба углу, – улыбаясь, сказал Алекс. – Почему ты стесняешься? Ведь ты так прекрасна. Ты самая красивая женщина на свете.
164 
