48 
Ну, стало быть, как я сказал, все были в сборе. Когда счетовод Ольямедилья ознакомился с плодами капитановой вербовки, на лице его мелькнула тень удовлетворения, хоть он и остался безмолвен, бесстрастен и брюзглив, как всегда. Помимо перечисленных мною, в строю были также следующие персоны, чьи полученные при крещении имена, равно как и заслуженные воровской жизнью клички, я вскоре узнал. Итак мурсиец Пенчо Шум-и-Гам, отставные солдаты Энрикес-Левша и Андресито-Пятьдесят-горячих, украшенный шрамом сальноволосый Галеон, двое трианских морячков: Суарес и Маскаруа, потом некий бледный, с кругами под глазами малый, похожий на вконец обнищавшего идальго, откликавшийся на прозвище Кавалер-с-галер, потом бритоголовый, рыжебородый, вечно улыбающийся парень с могучими ручищами, знаменитый севильский сутенер по имени Хуан-Славянин, живший за счет четырех или пяти девиц, которых пестовал едва ли не как родных дочек — вот-вот: «едва ли не», да не вполне! Вообразите себе, господа, это изысканное общество, с полным правом могущее называться «гоп-компания», этих молодцов, закутанных в плащи, под которыми при малейшем движении брякала и звякала смертоносная сталь. Если не знать, что они — на твоей стороне, пусть хоть в данную минуту, душа уйдет не то что в пятки, а еще куда подальше. Капитан, увидев, что все налицо, положил к вящему облегчению кабатчика несколько монет на стол, мы поднялись и вместе с Ольямедильей по переулочкам, где было темно, как у волка в пасти, двинулись к реке. Даже не оглядываясь — по звуку шагов за спиной — я безошибочно определил, что наши новобранцы один за другим выскальзывают в двери таверны и гуськом направляются следом.
Погруженная во мрак Триана дремала, а все, что бодрствовало, благоразумно старалось убраться прочь с дороги. Луна была на ущербе, но все же ее тусклого света хватило, чтобы разглядеть стоящий у берега баркас со спущенным парусом. Один фонарь горел на носу, другой — на земле, а на борту темнели две неподвижных фигуры — надо полагать, шкипер и матрос. Алатристе остановился, мы со счетоводом замерли рядом, а все прочие, приблизившись, сгрудились вокруг. По приказу капитана я принес и опустил фонарь к его ногам. Смутно белевшее в полумраке полотнище паруса делало зрелище еще более мрачным: едва вырисовывались кончики усов и бород, надвинутые до самых глаз шляпы, и тускло посверкивало металлом оружие. Наши новобранцы, отыскав знакомых, начали переговариваться вполголоса и приглушенно пересмеиваться, однако отрывистая команда Алатристе заставила всех умолкнуть.
— Пойдем вниз по реке. Предстоит работа, какая — скажу, когда прибудем на место… Вы все уже сделали свой выбор, так что назад ходу нет. Излишне напоминать, чтоб держали язык за зубами.
— Обидно слышать такое… — раздался в ответ чей-то голос. — Каждый из нас в свое время водил знакомство с дыбой и кобылой, так что молчать умеем.
— Просто хочу, чтобы вы это себе уяснили… Вопросы?
— Когда заплатят остальное?
— Когда дело сделаем. Я полагаю — послезавтра.
— И тоже — золотом?
— Чистым и звонким, как детский смех. Двуспальными дублонами — такими же, что вы получили в задаток.
— А много ль душ придется загубить?
Я украдкой взглянул на Ольямедилью — завернувшись в свой черный кафтан, он ковырял землю носком башмака и, казалось, думал о чем-то совсем постороннем. Без сомнения, этот человек, привыкший водить перышком по бумаге, нечасто слышал столь откровенные речи.
— Таких умельцев, как мы с вами, зовут не чакону плясать, — ответил Алатристе. Переждав раздавшиеся после этих слов смешки и одобрительное чертыханье, он указал на баркас: — Грузитесь, господа, устраивайтесь поудобней. И помните, что с этой минуты вы — в строю.
— В каком это смысле? — осведомился кто-то.
В немощном свете фонаре все увидели, как капитан словно бы невзначай опустил левую руку на эфес шпаги. Глаза его пронизали тьму.
— А в таком, что если кто не подчинится приказу или начнет своевольничать, — медленно проговорил он, — я того убью на месте.
Ольямедилья устремил на него пристальный взгляд. Наступила такая тишина, что слышно было бы, как муха пролетит. Каждый переваривал услышанное, надеясь, что оно усвоится. И в этой тишине до нас долетел плеск весел невдалеке — где-то возле ошвартованных у берега суденышек. Все дружно обернулись в ту сторону — из тьмы вынырнула лодка с полудюжиной гребцов и тремя темными фигурами на носу. Себастьян Копонс — у него это заняло меньше времени, чем потребовалось мне, чтобы рассказать об этом, — прыгнул к берегу, наведя на подплывающих два огромных пистолета, как по волшебству появившихся у него в руках, а в руке Алатристе молнией сверкнул обнаженный клинок.
48 
