~ ~ ~

Стив Кузенс не спеша подошел к холодильнику. Он открыл дверцу, и холодильник деловито заурчал: целая кладовая света. Стив достал пластиковую бутылку апельсинового сока. А может, ему хочется винограда? Нет. Стиву не нравилась его кожица, ее клейкий глянец: мрачный, липкий, как пятно от сладкого напитка, похожий на ночные улицы Лондона. Пожав плечами, он отщипнул от кисти одну виноградину; потрогал ее пальцами, понюхал, съел и облизал пальцы. Все это было бы замечательно, если бы это был его виноград, его апельсиновый сок, его холодильник и его кухня. Но это была кухня Гвина. Это была кухня Деми. Стив был в их доме.

Я говорил, что не пойду туда — пока не пойду. Но вот я здесь. Я не могу его контролировать. Всю жизнь все пытались его контролировать. Но у них ничего не вышло. У меня тоже. И у Ричарда Талла тоже ничего не выйдет. Прежде чем уйти с кухни, Стив заглянул в помойное ведро. На обед была рыба. Пятница: католики.

Скуззи вошел с парадного входа. Стив, как и все мы, зависел от техники. Он использовал достижения современных технологий, хотя в них не разбирался. После чего семья Барри была вынуждена поставить систему безопасности нового поколения: здесь принцип тот же, как в гонке вооружений. На Стиве была спортивная куртка и черные шерстяные брюки. Никаких тренировочных костюмов. Все работают в тренировочных костюмах. В тренировочном костюме в три часа ночи: к этому прикиду недостает лишь мешка для награбленной поклажи и чулка на голове. Стив вышел с кухни. Присев на нижнюю ступеньку главной лестницы, он снял ботинки и куртку. Теперь продолжим. Совсем не хочется, чтобы тебя застукала нянька, которой взбредет в голову спуститься вниз за чашкой какао. Или еще лучше (подобные оплошности случались с ним уже дважды) — какой-нибудь другой ночной вор влезет в окно в своем тренировочном костюме. Куртку и ботинки он сложил аккуратной стопкой, как примерный ученик свою школьную форму.

Он быстро осмотрел первый этаж, руководствуясь исключительно чувством профессионального долга. Он никогда не пользовался фонариком, больше полагаясь на свое кошачье зрение — ценное наследство от того времени, когда он был «дикарем». Однако скоро ему надоело натыкаться на предметы обстановки, и он вооружился свечой в тяжелом подсвечнике, которую взял с буфета в столовой. Подобно всем современным грабителям, он кое-что знал об антиквариате (Тринадцатый как-то рассказывал, что в Вормвудской тюряге комната с теликом набивается до отказа, когда показывают передачи «Антиквариат» или «Клуб коллекционеров»), он даже немного разбирался в живописи. К примеру, он знал, как отличить стопроцентный хлам: там всегда изображены собачки или не меньше двух солдат в форме. Стиву приходилось грабить дома и побогаче этого, настоящие банковские хранилища, устланные шелковыми коврами. Однако в этом доме он повсюду видел то, чего ему не доводилось видеть раньше: здесь во всем чувствовалось сильное женское начало. Женский мир был мягким и округлым, как теплая стеганая жилетка. В задней комнате под аркой («Берлога», мысленно назвал ее Скуззи) был укромный уголок, где стоял телевизор. Стиву это понравилось, даже польстило, и он подошел поближе, чтобы рассмотреть телевизор — доказательство того, что ничто человеческое хозяевам не чуждо. В любом семействе, даже самом убогом, имелся этот тускло-серый квадрат. В небольшом шкафу стояли видеокассеты, и среди них целая полка надписанных от руки кассет с записями Гвина Барри. Например: «Лучшее — читает Гвин Барри» или «Семь высших добродетелей, ч. 4: Безграничная любовь к жене». Стиву страшно захотелось украсть эти кассеты или даже посмотреть эти записи. Все они были липой. И дом этот был — липа. Стив погасил свечку, прошел в холл и абсолютно бесшумно стал подниматься по ступеням.

  93