84 
— Я говорила тебе, что она просто бесится из- за некоторых вещей. Думаю, что Папочка… — Рейчел переплела пальцы и потупилась.
— И что ты ей сказала?
— Рассказала всю правду.
— Ты не могла что-нибудь придумать? Нет. Пожалуй, нет.
Она прижалась ко мне, дрожа и тихонько всхлипывая. Я обнял ее за плечи и допил джин. Я заметил, что фонари золотят пыль на окнах гостиной, словно бы ее посыпали для красоты.
Когда мы уже спускались ко мне, зазвонил телефон.
— Это может быть Мамочка, — сказала Рейчел.
Это была не Мамочка.
— Это Беллами. Чарльз, это ты? — спросил он пьяным, булькающим голосом. — Надо полагать, у тебя не вышло.
— Да. Простите.
— Ничего. Значит, завтра собеседование? Тогда — ни пуха! Может, мм, после того как… это… Чарльз, я буду рад тебя видеть. Я хочу…
— Нет. Простите. Всего доброго. — Я прервал его короткими гудками.
— Кто это был?
— Ошиблись номером.
Вы, верно, подумали, что Рейчел в такой вечер будет подавлена, но, когда мы залезли в постель, она дрожала от возбуждения. «Защити меня, — шептала она в темноте, — пожалуйста, защити меня». В ответ на эту просьбу, я замысловато обвил ее своими конечностями. Но она не прекращала шептать.
— Минутку, — сказал я.
Упаковка от «Пенекса» была, конечно, пуста, так что я полез в коробку от «Снайперов». Хотя это и не к чему, думал я. Если я и кончу, то одной лишь кровью.
Коробка была тоже пуста.
— Черт. Закончились.
— Нет, — сказала Рейчел. — Один должен быть. Я видела днем. Там было два.
Голосом, который мог бы принадлежать моему младшему брату, я спросил:
— Ты уверена?
— На сто процентов.
Я повернулся спиной и притвор! лея, что роюсь в ящике стола.
— А, ну да. Вот он. Ой! Упал в корзину для бумаг! Черт!
Мои пальцы наткнулись на смоченного Глорией троянца, отодвинули его в сторону, и стали углубляться дальше в пучины салфеток, банановых шкурок и сигаретного пепла, пока не на шли презерватив, который я использовал с Рейчел днем. Да, у меня свои нормы, спасибо. Прошу прощения, но я не отступлюсь от своих принципов. Верно, кондом Глории был бы приятней, поскольку кондом Рейчел была намного грязнее, мокрее и, главное, холоднее. Однако воспользоваться им было бы, скажем так, невежливо, да что уж там — крайне оскорбительно для честной девушки.
К счастью, у меня все же было подобие эрекции, чему я обязан исключительно нашей давней дружбе с Рейчел. С расширенными от ужаса глазами я натянул презерватив.
— Готово.
Рейчел откинула одеяло, чтобы пустить меня к себе.
* * *
Двадцать минут спустя, за соседней дверью, я стоял, глядя в зеркало над раковиной. Лицо в зеркале было таким бессмысленным и равнодушным, что выглядело совсем незнакомым. Но пока я смотрел, оно начало приобретать осмысленность, затем превратилось в ухмылку, затем — в улыбку. Послушай, малыш: тинейджеры проделывают подобные штучки постоянно. Запомни: ты молод лишь однажды. Ведь молодость существует не для чувства вины, а для животной похоти; не для сожаления, а для ликования; не для стыда, а для раскрепощающего, грубого цинизма. Как ты сам это выразил в строчках из «Один лишь Змей улыбается», написанных под воздействием сенной лихорадки:
В лице — угар.
Поебок списки.
Как обелиски.
Течет Нектар.
В сортире вой -
В горячей дымке, В веселой шапке- невидимке: собачий зной.
Настоящий тинейджер — это эго, высаженное на необитаемом острове, но оно не ждет спасения от проходящих кораблей; у него достаточно сил, чтобы оставаться наедине с собой. Для нее, для Рейчел, день за днем, ты продавал свою юность. Помни об этом.
Я подмигнул своему отражению и потянулся за бритвой. Теперь надо перерезать кондому горло, чтобы все (двойная порция) вылилось в унитаз. Деликатный момент, поскольку, как правило, я занимался в уборной либо своим членом, либо режущим лезвием, но не обоими сразу, и сейчас я намеревался их совместить. С зажмуренными глазами я нащупал пупырышек — давай, оттяни его, посмотри вниз и режь. Тянулось весьма туго (сжатие в результате чрезмерного использования?) и я чувствовал непонятную боль. Поднеся бритву, я открыл глаза. Вместо резины я увидел свою крайнюю плоть, зажатую между большим и указательным пальцами.
Моей первой мыслью, когда лезвие звякнуло о пол, было, что я чуть не сделал себе обрезание. Второй мыслью было: куда все подевалось?
84 
