Последние отзывы

  121  

* * *

С непроглядно-темного неба по-прежнему льет. Четыре утра. На пустыре перед казармами возле Прадо-Нуэво два стоящих на земле фонаря слабо освещают людей, сгрудившихся на склоне и у глинобитной ограды. Их здесь много — десятка четыре с лишним: у одних просто скручены руки, другие связаны попарно или по четыре-пять человек, будто цугом запряжены. Среди них, приткнувшись между Мануэлем Гарсией и бандерильеро Габриэлем Лопесом, сидит и Хуан Суарес, с опаской поглядывает на выстроенный в три шеренги взвод французов. «Гренадеры морской пехоты», — говорит Гарсия, обязанный разбираться в тонкостях форменной одежды. В киверах без козырьков, с тесаками на широких портупеях, солдаты прикрывают от дождя замки своих ружей. В свете фонарей поблескивают капли влаги на серых шинелях.

— Что будет? — испуганно спрашивает Габриэль Лопес.

— Да то и будет, что нас не будет, — сохраняя присутствие духа, отвечает Мануэль Гарсия.

Многие, уже догадавшись, что произойдет сейчас, падают на колени — молят, молятся, проклинают. Другие вскидывают вверх связанные руки, взывая к милосердию французов. В разноголосье жалоб и проклятий Хуан Суарес слышит, как один из арестантов — единственный здесь священник — громко и внятно читает Confiteor,^[48] и ему вторят еще несколько человек. Другие, менее склонные к покорности, бьются в своих путах, барахтаются на земле, силясь подняться и кинуться на палачей.

— Сукины дети! Паскудные лягушатники!

Несколько гвардейцев, подгоняя штыками, оттесняют арестантов к ограде. Здесь и там, озаряя вспышками искаженные ужасом или яростью лица, гремят разрозненные выстрелы — это кто-то из французов, взбешенных несмолкающими криками, открыл огонь по самым буйным. Падают первые убитые — поодиночке или сразу целыми кучами. Звучит команда, и первая шеренга солдат в серых шинелях разом вскидывает ружья к плечу, целится, и вот грохочет слитный залп, скашивая первую партию казнимых.

— Нас убивают! Бей их! Бей французов!

И несколько самых отчаянных — их очень мало — кидаются прямо на штыки. Кому-то удалось высвободить связанные руки, и он вскидывает их, грозя и бросая вызов солдатам, кто-то делает шаг или два вперед, кто-то пытается убежать. Ударами прикладов и штыков следующую партию оттесняют к ограде, объятые ужасом люди шагают вслепую, прямо по телам своих предшественников. В одно мгновенье вторая шеренга занимает место первой, снова раздается приказ, и гремит новый залп, дробя и множа в струях отвесного ливня вспышки выстрелов, обрывая крики, вопли, мольбы о пощаде, бешеную брань. И снова громоздится у стены груда тел. Французы, отодвинувшись, чтобы освободить место, дают третий залп, и теперь уже дым и пламя отражаются в лужах крови, успевшей натечь под трупами и смешавшейся с дождевой водой. Связанный с Габриэлем Лопесом и Рафаэлем Гарсией одной веревкой, Хуан Суарес, которого прикладами и уколами штыков подогнали к стене, заставили опуститься на колени, спотыкается о тела убитых и умирающих, оскользается на размытой глинистой земле и крови. Из-за дождя, что струится по лицу, его помраченный взор едва различает перед собой серые фигуры — они снова вскидывают ружья, целятся. Его трясет от холода и страха.

— Feu!^[49]

Ослепленный яркой вспышкой, Суарес слышит, как свинец ударяет в землю у него за спиной, щелкает, врезаясь в плоть тех, кто вокруг. Судорожно изогнувшись всем телом, чтобы уклониться от пуль, спрятаться от них, он внезапно чувствует, что руки у него свободны — вероятно, пуля перебила веревку или кто-то из его товарищей, падая, так натянул ее, что она не выдержала и лопнула. Так или иначе, но он, оглушенный грохотом смертоносного залпа, по-прежнему еще стоит на ногах — стоит, пока рядом валятся навзничь или на колени, сбиваются в кучу, падают ранеными или погибают на месте. В каком-то отчаянном и безотчетном порыве, пронизавшем все его тело, Суарес пятится назад, пока не оказывается на крутом спуске, а там, недоверчиво оглядев свои освобожденные запястья, со внезапной решимостью начинает распихивать и отталкивать стоящих поблизости и, наступая на тела мертвых и раненых, увязая в раскисшей от крови и дождя земле, себя не помня, мчится куда-то во тьму. Он так стремителен или ему так везет, что смутные силуэты своих и врагов, руки, протянутые, чтобы задержать его, вспышки выстрелов в упор, едва не обжигающие ему кожу, — все это остается позади. Мрак, тьма, чавканье глины под ногами — он доверил им свою жизнь, и они несут его будто сами собой, без малейшего участия рассудка. Внезапно земля уходит из-под него, и Суарес катится по склону глубокой ложбины, пока, больно ударившись несколько раз, задыхаясь, не оказывается у высокой стены. Слышны голоса французов, которые гонятся за ним и вот-вот настигнут:

  121