очень нудно 
57 
— Я призван отыскивать страждущих и утешать их. Я призван принимать на себя их тяготы и склоняться перед ними на колени. Я хочу утешать и молиться, отпускать грехи и возносить хвалы, как то и подобает служителю христианской церкви, куда день и ночь обращаются страждущие. Но то, что я слышу сейчас, звучит в моей душе, как звон чудовищного колокола. Это какой-то исполинский катаклизм. Я не готов… Я не готов. Я чувствую, что мне предстоит много молиться, чтобы начать хоть что-то понимать. Мне надо воззвать к Богу, чтобы Он вразумил меня. Мне надо, чтобы Господь наш Иисус Христос заговорил своим тихим голосом в этой безбожной семье Пембертонов, — при этих словах преподобный взглянул на Сару, — которая обладает столь мощной злой силой, что способна уничтожить всех, кто окружает ее, даже служителей церкви.
Конечно, преподобный ошибся, думая, что случившееся было делом одних только Пембертонов. Мы все ошиблись, поскольку считали, что все случившиеся несчастья можно приписать злой воле одной-единственной… безбожной семьи. Учитывая мой преклонный возраст, я не стал бы утомлять себя сейчас пересказом газетного эссе о злобном, аморальном поведении какой-то семьи. Я прошу вас поверить мне — и я докажу свои слова — что мой независимый журналист Мартин был всего-навсего репортером, собирающим новости, подобно вестнику елизаветинских времен. Вестник мог приносить исключительно важные сведения, и все смотрели ему в рот, ожидая, какие несчастья свалятся на их головы… Но, несмотря на всю пикантность службы, вестник оставался всего лишь вестником, не способным повлиять на ход событий.
Наше маленькое собрание протекало совершенно не так, как запланировал его Донн. Но мудрый капитан решил обратить неприятную ситуацию в свою пользу и захотел еще раз послушать историю о том, как Мартин описывал свои встречи с белым омнибусом на заснеженной Сорок второй улице и на залитом дождем Бродвее. До сих пор он слышал эти рассказы Чарлза Гримшоу и Эмили Тисдейл только в моей посредственной передаче. Мы снова оказались на заснеженной улице, промокли под проливным дождем и попали в грозу. Но на этот раз я думал не столько об Огастасе Пембертоне, сколько о других стариках, сидевших рядом с ним в омнибусе.
Донн задумывался над этим и раньше, но мне подобная мысль пришла в голову впервые, озарив меня, как откровение.
Хочу сразу добавить, что происшедшее наложило глубокий отпечаток на Чарлза Гримшоу и благотворно отразилось на его церковной службе. Не могу сказать, что именно повлияло таким образом на священника — пустая могила члена управления церкви Святого Иакова… или все те бродячие проповедники, которые постоянно отирались около опустевшей в вечерние часы церкви — трясуны и адвентисты, мормоны и миллериты, оказали на него отрезвляющее действие. Но случилось нечто из ряда вон выходящее: священник, который в тиши своего кабинета искал исторических подтверждений событиям, описанным в Библии, в ближайшее воскресенье взошел на кафедру и обратился к своей пастве с пламенной проповедью, отчет о которой напечатали несколько газет. Я сам составил отчет об этой проповеди для «Телеграм». Не потому что я преднамеренно вошел в церковь Святого Иакова, чтобы записать предполагавшуюся проповедь. Вовсе нет. В то утро меня толкнуло в церковь то совершенно неподражаемое состояние ума, которое мы называем интуицией. Мне было интересно, не знает ли Гримшоу чего-то сверх того, что он поведал нам за разговором в доме миссис Торнхилл. Вот я и решил на досуге взглянуть на пастора.
Сейчас это может показаться странным, но в те дни проповеди считались материалом, на который не жалели газетных полос. Газеты, выходившие по понедельникам, были полны отчетов о проповедях. Иногда это были извлечения, но подчас проповедь, произнесенная с кафедры, печаталась целиком. Священнослужители считались достоянием города, религиозные доктрины вплетались весьма естественно в живую ткань деловой и общественной деятельности города. У нас были реформаторы церкви вроде преподобного Паркхерста, который призывал к свержению ненавистного Твида. Были проповедники, склонные к театральным эффектам, похожие на преподобного Генри Уорда Бичера, брата Гарриет Бичер-Стоу, автора «Хижины дяди Тома». Мой Чарлз Гримшоу не был, конечно, столь знаменит, но ту воскресную проповедь напечатали не только в «Телеграм». Этот факт наложил отпечаток на отношение к проповедям преподобного Гримшоу. Дело пошло на лад. Воскресные проповеди стали намного многолюднее, чем раньше, и дело, видимо, в том, что сам Гримшоу уверился в необходимости своего служения.
57 
