очень нудно 
128 
— Эх, гражданин начальник! — хлопнул вдруг старик кепкой по полу, выпрямился и, уже не пряча глаз, посмотрел на Шиковича. — Не надоело вам спрашивать одно и то же по десять раз?
— Отвечайте на вопросы.
— Ну, выполнял некоторые задания полиции, — глухо, в пол, отвечал Дымарь,
— Чьи еще задания выполняли?
— В СД не служил! — визгливо крикнул арестованный. — Чего не было, того не было! Я все вам сказал. Все! Наговаривать на себя меня не заставите!
— Подождите, подождите. Не прикидывайтесь дурачком. Нам отлично известны взаимоотношения СД и полиции. И вам они известны не хуже. Какие конкретные задания вы выполняли?
Фамилия Дымарь ничего не сказала Шико-вичу, однако когда арестованный сказал о своей профессии, Кирилл Васильевич сразу вспомнил рассказ Яроша. Не удержался, спросил Сербановского:
— Простите, Анатолий Борисович, Как имя-отчество арестованного?
— Отвечайте, Дымарь!
— У вас же записано.
— Спрашивают у вас.
— Назар Аверьянович,
— Этот тип шпионил за Ярошем, — сказал Шикович майору.
Дымарь опять выпрямился, непонимающе посмотрел на Шиковича: задает вопросы совсем непрофессионально. Значит, не чекист, не более высокое начальство. Кто же? Свидетель?
— Вы знаете Яроша? — спросил у него Сербановский.
— Нет, нет, — быстро, не думая, отвечал предатель. — Такой фамилии не слыхал.
— Кузьма Клещ. Пожарный, Знали такого?
Дымарь на минуту задумался, некрасиво, по-старчески свесив челюсть, отчего рот превратился в какую-то бесформенную щель. Потом словно обрадовался:
— Ах, Клещ? Пожарник? Помню, помню. Признаюсь, имел задание проследить его. Имел, имел… Да. Гражданин начальник! Прошу это записать. Не выдал. Нет. Не выдал, хотя раскусил, что \за птица. Орел! — на высокой ноте, как бы в восторге, выкрикнул старый шакал и вдруг хихикнул: — Это ж он Лучинского… Фото его потом размножили. А я не выдал. Хороший человек. Понравился мне. Значит, жив Кузьма Клещ? Хе-хе, Клещ. Вот вам еще факт… Запишите. Не выдавал я хороших людей!
— Это запишем, — сказал Сербановский. Его обрадовало, просто профессионально, что Ярош знает предателя и на процессе сможет выступить такой авторитетный свидетель.
— От кого вы, Дымарь, получили задание шпионить за Клещом?
— Все от того же Швагерова.
— А Лотке вы знали? — спросил Шикович.
— Лотке? Немец? Первый раз слышу.
— В то время, когда вы шпионили за Ярошем, Лотке был механиком в пожарной команде.
— Я пожаров не тушил, — дерзко, с вызовом ответил провокатор.
— Вы их разжигали, — кивнул Сербановский, записывая и этот диалог.
Вынув из папки пожелтевший листок из блокнота, Сербановский показал его арестованному,
— Вы писали?
— Ну, я. Я! Я! — снова раздраженно перекосив лицо и прижав обеими руками кепку к груди, проскрипел Дымарь.
Майор подвинул листочек Шиковичу. Кирилл увидел ту самую записку следователю полиции о Савиче, которую уже однажды Сербановский показывал ему,
— Он?
— Он. Полмесяца отрицал. Не хотел признавать никаких экспертиз. Пока не вызвали из далеких краев того, кому адресована записка.
Дымарь сидел, понурив голову, будто не слушая и не слыша, о чем говорят следователь и этот другой, незнакомый.
— Гражданин Дымарь, что вы можете сказать о докторе Савиче?
— Что я могу сказать о Степане Андреевиче Савиче? — Он по-женски горестно склонил маленькую седую голову набок. — Я могу только сказать, что это был золотой человек. Я пятнадцать лет шил ему костюмы и пальто. Примерял на дому. И никогда, бывало, не отпустит, пока не угостит во как. — Дымарь провел ладонью по шее; удивительно менялись интонации его голоса: то он скрипел, как старая осина, то горохом сыпал, то вел речь протяжно, с почти лирической задумчивостью.
— И вы так отблагодарили его? — не выдержал Кирилл.
Старик закатил глаза, как будто намеревался читать покаянную молитву.
— Все зло мира от денег. Хотел выбиться в люди. — Он тяжело вздохнул,
— За счет жизни других?
Сперва Кирилл слушал спокойно. Деловой интерес к этому ископаемому чудовищу, к тому, как он ведет себя, и вообще ко всему процессу допроса отодвинул на второй план чувства возмущения, гнева. Но когда дело дошло до Савича, когда Дымарь с циничным лицемерием стал восхвалять доктора, Кирилла передернуло. У него не было выработанной годами выдержки Сербановского. Его профессия позволяла ему давать волю чувствам. Он слышал, как все громче и громче стучит сердце — даже начало звенеть в ушах. Он снял руки со стола, убрал подальше от тяжелого чернильного прибора. Должно быть, майор почувствовал, что с ним происходит, потому что строго сказал арестованному:
128 
