очень нудно 
38 
— Не знаю, как там на швейной. А у нас бригада что надо.
— Однако же выпить ни-ни?
— Отчего же? При случае…
— Ну-у? Можно, значит? Прима. А в ресторан можешь пойти?
— Разве в ресторане только пьют? Можно просто пообедать.
— Гениальная мысль! Пообедать! Ты знаешь, я голоден, как динозавр. Как с утра напился чаю…
Тарас стоял в нерешительности. Хотелось скорей к своим. За неделю он соскучился по Вите, Наташе, отцу, по Галине Адамовне. Яроша и теперь, став уже взрослым, Тарас звал отцом. Жену его, как отказался называть мамой в первый день ее появления шестнадцать лет назад, так никогда и не называл. Однако любил, как мать. Тарас перевел взгляд с правого крыла вокзала, где помещался ресторан, на очередь.
Славик хмыкнул.
— Боишься?
— Чего?
— Увидит кто-нибудь с завода, распишут завтра на всех стенах… Бригадир Тарас Гончаров…
— Глупости.
— Так чего ты оглядываешься? Нельзя зайти в ресторан, пообедать на честно заработанные деньги? Ох, жизнь!
Тарас понимал, что Славик подначивает его, но отнесся к этому добродушно: на какие уловки не пойдет голодный человек!
— Пропущу очередь — когда потом доберусь?
— В первый автобус тебе все равно не попасть.
— Ну ладно. Пошли.
Тарас вернулся к очереди, взял рюкзак. Но уже через минуту пожалел, что согласился. Слава пошел почему-то не к ресторану, а в другую сторону. Сказал:
— Видишь, стоят? Шик! Мои знакомые. Возьмем?
Крикливо одетые девушки не понравились Тарасу. У него вырвалось:
— Ну и фифы!
Славик засмеялся и, не дойдя до девушек, крикнул:
— Тарас говорит, что вы фифы. Гуд бай! — И повернулся к вокзалу.
— Хамло твой Тарас! И ты вместе с ним, — крикнула одна из девушек.
Кровь ударила Тарасу в голову, даже зазвенело в ушах.
А Славик спокойно заметил:
— Откуда выплывает столько дряни?
«А зачем ты водишься с этой дрянью?» — Тарас шел злясь и любопытствуя. Все-таки чем-то он притягивает к себе, этот Славик. Хочется узнать его получше.
Сели за столик у окна. Славик брезгливо смахнул крошки, завернул угол испачканной скатерти. Пальцем подозвал официантку и, пока та не спеша подходила, раскрыл тяжелую, замусоленную, с поблеклыми золотыми буквами дерматиновую обложку, в которой лежал листок меню.
— Начнем, Валя…
Девушка, вытащив книжечку и огрызок карандаша, передернула плечами,
— Всем вам снится Валя, Славик поднял глаза.
— Ах, Маринка?.. Начнем, Марина, с того. что… заменим скатерть! Позор! Ресторан называется. Имей в виду, это Тарас Гончаров.
Девушка глянула на Тараса и послушно начала собирать со стола бокалы и посуду.
Когда девушка побежала за чистой скатертью, Тарас сказал сердито:
— Слушай, если ты будешь продолжать в таком тоне, я уйду. Не люблю этих ресторанных штучек.
— А что? — казалось, совершенно искренне удивился Славик. — Пусть думает, что ты чемпион. Они любят чемпионов. Лучше обслужит.
Он изучал меню. Морщился, вертел головой.
— Одна свинина да рыбные консервы.
— А тебе устриц бы хотелось?
— Устриц! Огурца свежего нету. А на рынке их уже полно.
— На рынке есть, — согласился Тарас. — Я вот везу.
— Серьезно? Выкладывай. А то Яроши плюс Шиковичи все слопают. Колхозом живут. И аппетит у них там…
— Неудобно.
— Все удобно. Давай сюда!
Тарас развязал мешок и вынул полдесятка молоденьких зеленых огурчиков.
Славик передал их официантке, которая постелила чистую скатерть, поставила бокалы, с улыбкой слушая их разговор.
— Марина! Помыть. Но не резать. А то повар половину сожрет. Целенькие. Украсить лучком. Отдельно сметану. Сколько? Стакан сметаны. Директору скажи: пусть посыплет голову пеплом. От стыда, что посетители приходят со своими огурцами. — Он швырнул на подоконник меню, как ненужное. — Отбивные.
— Сколько?
— Десять. Восемь съешь сама. Коньяку триста.
— Только по сто.
— Только? А ты сделай триста. Воды добавь. И закон не нарушен. И мы довольны.
Официантка засмеялась и ушла.
Манера Славика держаться и возмущала Тараса и забавляла: «Вот тип! Хоть бы спросил, есть ли у меня деньги на коньяк».
— Ты слышал? Только по сто.
— И правильно.
— Брось. Все это ханжество дядей, которые пьют дома.
— Ну, знаешь, дай волю таким, как ты… Налижутся.
— Потому что нет культуры пития. В Париже десять тысяч кафе и нет пьяных.
38 
