очень нудно 
33 
Спускаясь по улице Сапожников, Рикардо Рейс видит Фернандо Пессоа. Тот стоит на углу улицы Святой Юсты с таким видом, словно кого-то поджидает, не выказывая, впрочем, ни малейшего нетерпения. На нем все тот же черный костюм, голова непокрыта, и — вот еще подробность, на которую Рикардо Рейс в прошлый раз не обратил внимания — он без очков, что кажется Рейсу вполне естественным: нелепо было бы опускать человека в могилу, не сняв с него очки, которые он носил при жизни, но причина кроется в другом: ему просто не успели принести их, когда за миг до смерти он попросил: Дайте мне очки, попросил и навеки остался подслеповатым, ибо не всегда, как видим, выполняется последняя воля. Фернандо Пессоа с улыбкой произносит: Добрый вечер, Рикардо Рейс отвечает, оба двигаются по направлению к Террейро-до-Пасо, почти тотчас же начинается дождь, и оба укрылись под
зонтиком, хотя Фернандо Пессоа промокнуть не страшно: он становится под зонт, то ли потому, что не до конца еще утратил привычку к жизни, а то ли потому, что просто не в силах отклонить радушный призыв разделить кров с давним знакомым, ведь когда тебе говорят: Идите поближе, мы уместимся, — неучтиво было бы отвечать: Нет, мне и тут хорошо. Рикардо Рейса одолевает любопытство: А интересно знать, что увидит тот, кто смотрит на нас — меня или вас? Он увидит вас, а верней, некий силуэт, который не вы и не я. Сумму нас обоих, разделенную надвое? Нет, я бы сказал — итог умножения одного на другого, то есть произведение. Так эта арифметика существует? Двое, кем бы ни приходились друг другу, не складываются, а перемножаются. Плодитесь и размножайтесь, гласит заповедь. Не в этом смысле, мой дорогой, это смысл плоский, биологический и не универсальный: я, например, не оставил потомства. Надеюсь, я тоже. И тем не менее мы — множественны. В одной оде я писал, что во мне живут бесчисленные «я». Насколько я помню, эта ода была создана уже не в наше с вами время. Месяца два назад я ее сочинил. Как видите, каждый из нас говорит свое, а выходит одно и то же. В таком случае не имело смысла множиться. Иным способом мы не смогли выразить эту мысль. Изысканными софизмами мы с вами тешимся, по улице Сапожников вниз до улицы Непорочного Зачатия, налево до улицы Аугуста, опять прямо, и Рикардо Рейс остановился и предложил: Зайдем в «Мартиньо», но Фернандо Пессоа в знак отказа помотал из стороны в сторону кистью руки: Не стоит, это было бы неосмотрительно, у стен есть глаза и отличная память, как-нибудь в другой раз, когда уже не надо будет опасаться, что меня узнают, это — вопрос времени. Они стояли под аркой, и Рикардо Рейс, закрыв зонт, сказал как бы между прочим: Я подумываю о том, чтобы осесть здесь, заняться частной практикой. Значит, в Бразилию больше не вернетесь, а почему? Трудно ответить, я не знаю, даже если бы смог найти ответ: ну, скажем, я похож на человека, страдающего бессонницей, который сумел наконец удобно пристроить голову на подушке и теперь, может быть, уснет. Если хотите заснуть, лучше нашей с вами отчизны не найти. Я истолкую ваши слова в обратном смысле — я хочу заснуть, чтобы видеть сны. Видеть сны — значит отсутствовать, пребывать по ту сторону бытия. Пессоа, у жизни — две стороны, по крайней мере, две, и ко второй мы можем приблизиться только во сне. Не забывайте, Рейс, что говорите с покойником, который во всеоружии новообретенного опыта скажет вам, что другая сторона жизни — это смерть. Я не знаю, что такое смерть, но не склонен думать, будто она — другая часть жизни, смерть, думается мне, низводит и ограничивает нас до бытия, смерть — есть, не существует, а есть. По-вашему выходит, что бытие и существование — не одно и то же? Нет. Мой дорогой Рейс, бытие и существование — не одно и то же лишь потому, что в нашем распоряжении имеются два слова. Наоборот, именно потому, что в нашем распоряжении имеются два слова, бытие и существование — не одно и то же. Под сводами арок шел спор, а дождь меж тем прудил пруды, собирал на тротуаре крошечные озерца, а потом, сливая их воедино, превращал в огромные лужи, и хотя не в этот день отправился Рикардо Рейс на пристань посмотреть, как накатывают волны на причал, он начал было говорить о них, вспоминая, как стоял там, а потом взглянул в сторону и увидел: Фернандо Пессоа удаляется от него, и только сейчас заметил, что брюки вроде бы стали ему коротковаты, и услышал голос, прозвучавший совсем рядом, хотя говоривший уже отошел на порядочное расстояние: Мы еще потолкуем об этом, а теперь мне надо идти, и издали, уже под дождем, помахал ему рукой, но не так, как машут на прощанье: Я вернусь.
33 
