58 
Рикардо Рейс спустился в ресторан, не дождавшись боя часов, и не потому, что нежданно разыгрался аппетит, а просто вдруг пробудилось любопытство — захотелось узнать, появились ли новые испанские беженцы, приехали ли Марсенда с отцом: он подумал о Марсенде и даже тихо произнес ее имя, а потом внимательно стал всматриваться в себя, словно ученик химика, который смешал кислоту с основанием в пробирке и встряхивает ее, но ничего особенного не увидел, как всегда бывает, если на помощь не приходит воображение: получившаяся соль — результат ожидаемый, сколько тысячелетий мы только тем и занимаемся, что смешиваем чувства, кислоты и основания, мужчин и женщин. Он вспоминает свое отроческое волнение в ту минуту, когда взглянул на нее впервые, и сейчас объясняет его тем, что проникся состраданием к ее недугу, к этой плетью висящей руке, к бледному печальному лицу, а потом был этот долгий разговор перед зеркалом, исполнявшим роль древа познания. И неудивительно, что когда спускается он по лестнице на первый этаж, ноги его дрожат, но это потому лишь, что он не вполне еще оправился от обычных последствий гриппа, и мы распишемся в полном невежестве и незнакомстве с вопросом, если решим, что виновны в подгибающихся коленях мысли, особенно те, что были сплетены здесь в такую витиеватую гирлянду: спускаться по лестнице и одновременно думать — очень трудно, в чем каждый может убедиться самолично, осторожно на четвертой ступеньке.
Сальвадор, пребывая на боевом посту, за стойкой, говорил по телефону и что-то записывал карандашиком: Слушаю, сеньор, будет сделано, и при появлении Рикардо Рейса механически растянул губы в холодной улыбке, которой хотел всего лишь придать оттенок некой рассеянности, и в застывшем взгляде был тот же холод, что и в глазах Пименты, позабывшего, видно, о щедрых чаевых, получаемых по большей части ни за что: С выздоровлением вас, сеньор доктор, однако глаза говорили совсем другое: Вот нутром чую, чего-то тут в твоей жизни нечисто, и ничего другого не выразят эти глаза, покуда Рикардо Рейс не сходит в полицию и не вернется оттуда, если, конечно, вернется. Подозрительность витает и в атмосфере гостиной, против обыкновения, гудящей, словно отель на Гран-Виа, испанским говором, который лишь изредка, в паузах, перемежается португальской речью — да, робко звучит язык маленькой нашей страны даже у себя дома, робки и носители его, время от времени срывающиеся на фальцет в рассуждении продемонстрировать истинное или предполагаемое владение всеми этими Usted, Entonces, Muchas gracias, Pero [30], ибо никто не вправе счесть себя истинным португальцем, если не говорит на чужом языке лучше, чем на родном. Марсенды нет, зато есть доктор Сампайо, ведущий беседу с двумя испанцами, которые объясняют ему политическую ситуацию в своей стране параллельно с тем, каких трудов им стоило покинуть отечество целыми, Gracias a Dios [31], и невредимыми. Рикардо Рейс, спросив разрешения, присел на другом конце длинного дивана, подальше от нотариуса, поскольку вовсе не собирался встревать в лузо-кастильский диалог: ему всего лишь хотелось бы знать, приехала ли Марсенда или осталась в Коимбре. Доктор Сампайо, ничем не показав, что заметил его появление, продолжал со значительным видом кивать в ответ на речи дона Алонсо, удваивая внимание, когда упущенные подробности восполнял с лихвой дон Лоренсе, и не отвел глаз от собеседников даже в тот миг, когда с Рикардо Рейсом, не вполне еще оправившимся от своего гриппа, сделался приступ жестокого кашля, после которого он еще долго переводил дух и вытирал заслезившиеся глаза. Потом развернул Рикардо Рейс газету, принял к сведению сообщение о том, что в японской армии набирает силу движение офицеров, требующих объявить России войну, он с утра уже знал об этой новости, но оценил ее только сейчас, с напряженным вниманием вчитываясь в газетные строчки, взвешивая и размышляя, а на самом депо — тяня время: спустится Марсенда или нет, приехала она или нет, ну, доктор Сампайо, будешь ты со мной разговаривать или нет, мне-то наплевать на твои разговоры, просто интересно, появится ли у тебя такой же застывший взгляд, как у Пименты, ну, а в том, что Сальвадор тебе уже сообщил о повестке, я не сомневаюсь.
Восемь пробило на часах, ударил бесполезный гонг, кое-кто из постояльцев поднялся и вышел, разговор стал увядать, испанцы, сидевшие нога на ногу, встрепенулись было, выказывая некоторое нетерпение, но были задержаны доктором Сампайо, который заверил их, что в Португалии в мире и спокойствии они смогут жить, сколько захотят, Португалия — это оазис, здесь чернь не делает политику, и именно поэтому здесь, у нас, что на улицах, что в головах, царят гармония и порядок. Но испанцы, уже неоднократно слышавшие подобные «в добрый час» и «добро пожаловать» из других уст, придерживались, очевидно, того мнения, что соловья баснями не кормят, а брюхо, как злодей, старого добра не помнит, а потому наскоро простились, сослались на то, что надо зайти за семьей в номер, и удалились. Вот тогда доктор Сампайо обратил наконец внимание на Рикардо Рейса и воскликнул: А! и вы здесь, я и не заметил, как вы вошли, но Рикардо Рейс знает, что заметил, просто глядел на него в точности, как Пимента или Сальвадор, так же подозрительно и недоверчиво, никакой, в сущности, разницы между управляющим, коридорным и нотариусом. А я просто не хотел прерывать вашу беседу, как доехали, как здоровье вашей дочери? Все по-прежнему, не хуже, но и без улучшений, о, это наш с Марсендой крест. Ваше упорство когда-нибудь будет вознаграждено, эффект лечения проявляется не сразу, после чего наступила в паузе, причем если в молчании доктора Сампайо сквозила определенная досада, то в безмолвии доктора Рейса таилась некоторая ирония, но все же именно он проявил добрую волю, подкинув в гаснущий костер беседы новую ветку: Знаете, я прочел книгу, которую вы мне рекомендовали. Какую книгу? «Заговор», разве вы не помните? Ах, эту, да-да-да, но вам, вероятно, она не пришлась по вкусу? Напротив, я в восхищении — как убедительно преподнесена национальная доктрина, превосходный, сочный язык, напряженный конфликт, ювелирная тонкость психологического анализа, а эта благородная женская душа, поверьте, после чтения меня будто живой водой спрыснули, я уверен, что для многих португальцев — это как второе крещение, как новый Иордан, — и тут Рикардо Рейс остановил поток славословий, придав лицу просветленное выражение, окончательно сбившее с толку доктора Сампайо, который не знал, как увязать эти похвалы с вызовом в известное ведомство, о чем доверительно успел шепнуть ему Сальвадор. А что я говорил, сказал он, поддавшись было первоначальному чувству симпатии, но, поскольку подозрение оказалось сильней, тут же отыграл назад, решил быть сдержанным, мосты не наводить, по крайней мере, до тех пор, пока дело не прояснится: Пойду узнаю, готова ли дочь, — и поспешно покинул гостиную. Рикардо Рейс с улыбкой взялся за газету, решив, что войдет в ресторан последним. Вскоре он услышал голоса — Марсенды: Мы будем ужинать с доктором Рейсом? и нотариуса: Нет, об этом речи не было, а продолжение разговора, если разговор имел продолжение, происходило за стеклянными дверьми и было, надо думать, примерно таким: Тем более, сама видишь, его здесь нет, а, кроме того, я кое-что о нем узнал, так что будет не очень удобно показываться с ним на людях. Что же такое ты узнал? Вообрази, его вызывают в полицию защиты государства, и, откровенно говоря, меня это не удивляет, он всегда казался мне человеком с двойным дном. В полицию? Это не полиция, а служба безопасности. Но он же врач, приехал из Бразилии. Кто может знать наверное, врач он или не врач, приехал или бежал. Ну, папа. Ты еще ребенок, Марсенда, ты жизни не знаешь, пойдем-ка вон за тот стол, эта пара — испанцы, производят приятное впечатление. Мне не хочется сидеть с посторонними. Ты же видишь, все столики заняты, нам придется либо присесть туда, где есть свободные места, либо ждать, а первый вариант предпочтительней, ибо мне интересно, что делается в Испании. Хорошо, папа. Рикардо Рейс, переменив первоначальное намерение, поднялся к себе, попросив, чтобы ужин подали в номер: Я еще не совсем оправился после болезни, сказал он, и Сальвадор, не очень-то в это поверив, кивнул в ответ. В ту же ночь сочинил он такие стихи: Словно камни — на край цветника, нас судьба расставляет, потом видно будет, можно ли из такой малости создать оду, если мы по-прежнему будем называть этим именем поэтическую композицию, которую никто не сможет спеть — да и на какой мотив? — как распевали их в свое время древние греки, всякую песню называвшие одой. Полчаса спустя он дописал: Что ж, исполним все то, что нам предназначено, не дано нам иного, и, пробормотав: Сколько раз я уже выражал нечто подобное иными словами, отодвинул от себя листок. Он сидел на диване, лицом к двери, и тишина физически ощутимо давила ему на плечи. Потом он услышал в коридоре мягко скользящие шаги, подумал: Лидия? так рано? — но это была не Лидия, краешек сложенного вдвое листка показался из-под двери, медленно пополз дальше, а потом его резко подтолкнули вперед. Рикардо Рейс не отворил, понял, что этого делать не следует. Он знал, кто приходил к его двери, кто написал эту записку — знал так определенно, что даже не спешил вставать с дивана, продолжая издали разглядывать полураскрывшийся листок. Плохо свернули, подумал он, небрежно перегнули пополам, и писали второпях, нервным, острым почерком, впервые вижу такие каракули, как же это она писала — придавила, наверно, чем-нибудь тяжелым верхнюю часть листка, чтоб не ерзал, или использовала в виде пресс-папье левую, столь же неподвижную, руку или пружинный зажим в виде дамской ручки, какими в конторах скрепляют документы: Мне очень жаль, что я вас не увидела, но, может быть, это и к лучшему, отец хотел непременно сидеть с испанцами, потому что сразу же по приезде нам сказали о том, что вас вызывают в полицию, и он старался, чтобы нас не видели вместе, но мне бы хотелось с вами поговорить, и никогда не забуду вашей помощи, завтра от трех до половины четвертого я буду на Алто-де-Санта-Катарина и, если захотите, мы смогли бы увидеться. Так-с, недурно: барышня из Коимбры торопливо нацарапанной записочкой назначает свидание средних лет врачу, приехавшему из Бразилии, приехавшему или бежавшему? по крайней мере, подозреваемому в этом.
58 
