очень нудно 
32 
— Знаю.
Мы перешли на другую дорожку, где поток пассажиров был поплотнее. Определить, следят за нами или нет, я тогда не смог.
— Воображаю себе, как вы пытаетесь выдумать способ избавиться от меня.
— Это точно.
— Бросьте, — сказала она. — Уходить я не собираюсь.
— Вы понятия не имеете о той ситуации, в которую пытаетесь вломиться,
— сказал я, — а я не собираюсь вас просвещать. Я вам уже говорил, что это опасно. Только дурак может рваться к неизвестной опасности просто ради того чтобы пощекотать себе нервы. Начинаю понимать, почему вы не можете удержаться на работе.
— Вы не сумеете оскорбить меня так, чтобы я ушла.
— Вы дура!
— Как вам угодно, — сказала она, — но я имею точно такое же право пользоваться общественными средствами передвижения, как и любой другой. Я уже решила, куда именно направляюсь, поэтому вы с тем же успехом можете этому радоваться.
— Мне кажется, вы из тех, кто любит поглазеть на аварии.
— Я готова не просто поглазеть, если потребуется.
— Больше я с вами спорить не собираюсь, — сказал я, — но откуда вы знаете, что я не извращенец, не психопат, не преступник и вообще не из числа всяких нежелательных элементов?
— Это неважно, — сказала она, потому что я уже решила, на чьей я стороне.
— Это говорит кое-что о вашей собственной личности.
— Полагаю, да. Но почему это должно интересовать вас, если я не возражаю против того, чтобы все это относилось к вам?
— Ладно. Оставим это.
Некоторое время я смотрел на переходник. Высоко наверху шла вниз стрела крана, перенося большой груз конторской мебели. В шахте, направо от нас, яркий язычок сварочного агрегата разрывал тьму, ремонтируя или меняя трубопровод. До меня на миг донеслись тихие, очень тихие звуки какой-то мелодии. Теперь далеко впереди у основания переходника показался геометрически размеченный участок, похожий на парк. Он был не слишком ярко освещен, с ближней его стороны виднелась статуя, вдоль дорожек, то тут, то там, стояли скамейки. Когда мы приблизились, я заметил, что деревья здесь настоящие, а не искусственные, и в глубине, кажется, был фонтан.
— Это напоминает мне что-то из Вульфа, — сказала Гленда, глядя в ту же сторону, и я стал в большей степени Хинкли, чем кем-либо еще, почти не осознавая этого.
— Да, — сказал я к собственному удивлению. — Он выжал так много страниц из городской площади, не так ли?
— Здесь же помешали бы ратуша и здание суда с большими часами на нем.
— Вон часы над входом в переходник.
— Да, но они молчат и всегда показывают правильное время.
— Это верно. На них нет и птичьего помета.
— Не лишней была бы и мастерская каменотеса.
— Но не по изготовлению надгробных памятников.
— Верно.
Тогда я задумался о настоящих площадях, там, на Земле. Действительно ли загадочный мистер Блэк помнил такие вещи, или он просто убивал время, прежде чем убил меня? Так как никаких воспоминаний, на которых могла бы основываться какая-либо ностальгия, у меня не было, я мог лишь отнести свои чувства за счет прижизненных наклонностей Хинкли: он был романтиком, не встававшим с кресла путешественником во времени, естествоиспытателем там, где все было противоестественным. Печально. И именно это я чувствовал несколько мгновений. Печать по Хинкли, площадям, по всему.
— Вы много читаете, — сказал я.
Она кивнула.
Мы сошли у парка и отправились туда. Время от времени спрятанные громкоговорители испускали из кустов и с деревьев записанные на пленку птичьи трели. Характерный запах сырой земли проникал в наши ноздри. Я избрал путь вокруг переходника, и мы прошли мимо маленького, искрящегося брызгами фонтана. Гленда обмакнула пальцы в воду.
— Что мы делаем? — спросила она, когда мы обошли вокруг переходника и направлялись обратно, в ту сторону, откуда мы пришли.
— Подождем немного, — сказал я, усаживаясь на скамейку и пристально глядя в направлении ленточной дорожки.
Она села рядом со мной, проследила за моим взглядом.
— Понимаю, — сказала она.
— Пока мы ждем, вы могли бы рассказать мне что-нибудь о себе, — сказал я.
— Что бы вы хотели узнать?
— Все. В любой последовательности.
— А вы ответите взаимностью?
— Быть может. А что? Это условие?
— Было бы славно.
— Пока вы будете говорить, я вспомню, что можно рассказать.
— Мне двадцать два года, — сказала она. — Я родилась в этом Крыле. Росла я в Классе. Мой отец был учителем, а моя мать художницей, занималась живописью… Они уже умерли, и я живу в Библиотеке. Я…
32 
