93 
Горничная, помогавшая Ливий Друзе принимать ванну, расписывала, спустившись в подвал к рабам, степень увечий, причиненных хозяйке; при этом лицо ее было искажено страхом.
– Огромные кровавые рубцы! – причитала она, обращаясь к управляющему Кратиппу. – Они до сих пор кровоточат! Вся постель забрызгана кровью! Бедняжка, бедняжка..
Кратипп рыдал в одиночестве, не зная, чем помочь; слезы проливал не он один, ибо среди слуг многие знали Ливию Друзу с раннего детства, всегда жалели ее и заботились о ней. Стоило старикам увидеть ее утром, как глаза их снова увлажнились: она передвигалась со скоростью улитки и выглядела так, словно мечтала о смерти. Однако Цепион был хитер; даже в гневе он проявил осмотрительность: на руках, ногах, шее и лице у жены не оказалось ни единой отметины.
Положение оставалось неизменным на протяжении двух месяцев, разве что избиения, которым примерно раз в пять дней продолжал подвергать жену Цепион, отличались теперь некоторым разнообразием: он уделял внимание разным участкам на ее теле, позволяя другим заживать. Это оказывало на него огромное действие в смысле любовной неистовости, недурным было и ощущение своей власти; наконец-то он понял всю притягательность старинных нравов, прелесть положения paterfamilias и подлинное предназначение женщины.
Ливия Друза ни с кем не откровенничала, даже с горничной, присутствовавшей при ее омовениях, и сама лечила свои раны. Ранее не свойственная ей хмурая молчаливость была замечена Друзом и его женой, у которых она вызывала беспокойство. Однако им не оставалось ничего другого, кроме как объяснить все возвращением Ливий Друзы в Рим, хотя Друз, не забывший, как сестра сопротивлялась браку с Цепионом, задавал себе вопрос, не объясняется ли присутствием Цепиона ее шаркающая походка, изможденный вид и непробиваемое спокойствие.
В душе Ливий Друзы не осталось ничего, кроме физических страданий, которые причиняли ей избиения и последующие постельные утехи мужа. Она была готова считать это карой; кроме того, телесная боль делала не столь нестерпимой разлуку с ее возлюбленным Катоном. К тому же, размышляла она, боги сжалились над ней, и она выкинула трехмесячный плод, который Цепион уж никак не мог бы счесть своим произведением. Нежданное возвращение Цепиона стало для нее достаточным потрясением, чтобы она успела испугаться еще и этой трудности; она вспомнила о ней только тогда, когда трудность исчезла. Да, так и есть: боги к ней милостивы. Рано или поздно ее постигнет смерть – ведь когда-нибудь муж забудет вовремя прервать пытку. Смерть же была во сто крат предпочтительнее жизни с Квинтом Сервилием Цепионом.
Вся атмосфера в доме была теперь иной, и уж это-то не могло пройти мимо внимания Друза; при этом он знал, что лучше бы ему уделять больше внимания беременности его жены – неожиданному, счастливому подарку, на который они перестали было надеяться. Уныние, овладевшее домом, беспокоило и Сервилию Цепион. В чем же причина? Неужто одна-единственная несчастная жена может распространять вокруг себя столь кромешный мрак? Даже слуги самого Друза впали в безмолвие. Обычно их шумная суета вызывала у хозяина некоторое раздражение. Он с детства привык просыпаться в неурочный час от бурных всплесков жизнерадостности, доносившихся из-под атрия. Теперь же все это кануло в прошлое. Слуги пробирались по дому с вытянувшимися физиономиями, ограничивались односложными ответами на любые вопросы и с удвоенным усердием боролись с пылью и мусором, словно дружно решили заморить себя работой или подхватили бессонницу Кратипп, всегда казавшийся непоколебимой скалой, и тот был теперь не таким, как прежде.
Как-то раз под конец года Друз рано утром схватил Кратиппа за руку, прежде чем тот успел дать команду привратнику впускать собравшихся на улице клиентов.
– Подожди-ка, – сказал Друз, подталкивая управляющего к своему кабинету. – Мне надо с тобой поговорить.
Однако, даже тщательно заперев все двери, дабы обезопасить себя от незваных гостей, Друз не смог вымолвить нужного слова. Он стал расхаживать по комнате; Кратипп стоял, как каменный, уставившись в пол. Наконец Друз взял себя в руки и уперся взглядом в слугу.
– Что происходит, Кратипп? – Он потрепал его по плечу. – Уж не обидел ли я вас? Почему мои слуги сделались так несчастны? Уж не допустил ли я ненароком какого просчета? Если так, то очень прошу открыть мне глаза. Я не допущу, чтобы хотя бы один из моих рабов был недоволен жизнью из-за моего с ним обращения или из-за обид, наносимых кем-то еще из членов моей семьи. Но более всего мне тяжело видеть в унынии тебя! Без тебя этот дом вообще рухнет!
93 
