очень нудно 
57 
Наступило утро, и я встал... Звучит не больно-то интересно или сложно, правда? Вы, небось, каждый божий день так делаете. У меня же был ряд проблем. Начать с того, что я валялся под каким-то кустом, уткнувшись мордой в мокрую крапиву, в россыпь мятых сигаретных пачек, использованных презервативов и пустых пивных банок. Самое подходящее для меня место, чтобы заново родиться — а ощущение было именно такое. Мучительная штука — роды, сплошные сопли и вопли. Потом надо было отряхнуться, удостовериться, на месте ли бумажник, руки-ноги, яйца, жизненный тонус. Потом надо было с воем метаться по бетонному лабиринту под рассветным дождем, пока паника не унялась, и я наконец, на непривычно безлюдных улицах, осознал город и себя в нем. Потом надо было поймать такси, чтобы вернуться в гостиницу. Водила не хотел меня брать, пока я не показал ему деньги. Я его не виню. Мне снились — а кому нужны сны, с такой ночной жизнью? — пытки, хохот и гогот, впивающиеся в слабый позвоночник щипцы.
В ванной я медленно разделся перед зеркалом. Сперва лицо: над левым глазом красовалась сероватая припухлость, и с той же стороны волосы были изрядно опалены. Драка? Не похоже. Если даже и драка, то я победил. Особых телесных повреждений не заметно; дрожь — да, немое хныканье в контрастном свете, но повреждений нет. Я обернулся и охнул. Ничего себе. Господи Боже. На моей спине, на широкой белой спине виднелись тридцать-сорок ярко-красных отметин, симметричный узор, как будто я спал на гвоздях. Я загреб в горсть складку кожи и сумел поближе рассмотреть одну из этих бескровных ран. Углубление, красная ямка; мой дрожащий палец погрузился до половины ногтя. Я отступил от зеркала. Этим телесные повреждения исчерпывались. Больше ничего нового. Пухлый бумажник был в неприкосновенности: кредитные карточки, восемьдесят с чем-то долларов, тридцать с чем-то фунтов. Похмелье тоже не пострадало. Мое похмелье с честью выдержало очередное испытание.
Итак. Ночь, или часть ночи, я провел на клочке земли в царстве алфавита — авеню Б, самая глубинка восточного Манхэттена. Плодотворно пообщавшись с Банк-стритовскими деятелями, совместив приятное с полезным, я, судя по всему, решил это отметить, пропустить стаканчик-другой. Неудачная мысль! Крайне неудачная! Кто-то в какой-то момент обработал меня неким инструментом, арматуриной или тупоносым финаком. Рубашка была местами продрана — но не пиджак, мой лучший пиджак. Время — полдевятого. Я плеснул на лицо водой и ощутил в спине первый горячий зуд. Потом меня минут десять выворачивало наизнанку — чудовищные конвульсии, которых я не мог ни сдержать, ни вынести. Потом вдвое дольше просидел под горячей струей душа, включенного на полную мощность, но гниль упорно не желала смываться. Должно быть, я очень несчастен. Только так я могу объяснить собственное поведение. Глубочайшая, едрить ее, депрессия. Тяга к самоубийству. Только вот с чего бы.
Возьмем мою жизнь. Я знаю, что вы думаете. Вы думаете: здорово! великолепно! Вы думаете: везет же некоторым! Может, на взгляд со стороны так и кажется — со всеми этими авиабилетами, ресторанами, таксомоторами, кинозвездами, Селиной, «фиаско», деньгами. Но моя жизнь — это еще и моя личная культура; именно это я вам, в конце концов, и демонстрирую, именно это и доверяю — свою личную культуру. И как вам она? Приглядитесь, приглядитесь. Оцените, в каком она состоянии. Явно же в кошмарном. Вот почему я мечтаю расстаться с миром денег в пользу... в пользу чего? В пользу мира мысли и чудес. Но как туда пройти? Подскажите, пожалуйста. Своими силами у меня никогда не выйдет. Я просто не знаю дороги.
Пару дней не происходило ничего особенного, что меня вполне устраивало. Не происходило ничего. То есть, это я так говорю — на самом же деле чего только мы ни затевали, с моей бедной спиной.
Мы с моей бедной спиной написали письмо Мартине. Да-да, письмо. Я даже специально выбрался и купил в помощь данному начинанию на Шестой авеню словарь. Вам вообще знакомо такое похмелье, когда не уверен, как пишется "я" или «вы», не говоря уж о «прошу прощения» или «последний раз»? На то, чтобы, соответственно, написать, запечатать, снабдить маркой и отправить письмо, у меня ушло по целому дню — но в конечном итоге я с этой задачей справился. Я извинялся за свое поведение (сами понимаете, как это бывает: стаканчик-другой, шутка-другая, а там недолго и контроль утратить) и спрашивал, нельзя ли мне все-таки в какой-нибудь момент пригласить ее на ленч. В конце-то концов, отмечал я, единственное о чем мы еще не пробовали договариваться — это о ленче. Коктейль, завтрак, обед — но не ленч. Я сказал, что «вполне пойму», если она подсчитает, так сказать, убыток и поставит на этом точку. Я бы на ее месте, сказал я, точно отказался бы от моего приглашения, на полном серьезе. А вы разве не отказались бы?
57 
