20 
Естественно, это уязвляло гордость старого Шацмана, чья фамилия стояла в этом названии первой, хотя сам он давно уже был на пенсии. Подобная перспектива также вызывала страшное раздражение у ныне здравствующего брата того самого Джинджелески. Между прочим, когда тот самый Джинджелески был еще жив, компания называлась «Шацман, Джинджелески и Джинджелески» — тогда ни о каком Менгеринке еще и речи не шло! (Кстати, в частной беседе доктор Заяц как-то выразил серьезные сомнения, способен ли доктор Менгеринк вылечить хотя бы ноготь.) Менгеринк стал любовником Хилдред, когда та еще была замужем за Заяцем, и теперь презирал Заяца за то, что тот бросил жену и сына, хотя идея развода целиком принадлежала Хилдред.
Между прочим, Заяц даже не подозревал, что Хилдред страшно хочется свести с ума не только его самого, но и доктора Менгеринка. А Менгеринку казалось, что в последнее время судьба стала к нему слишком жестока — происки Хилдред, успехи Заяца, имя которого вскоре, видимо, будут писать в названии компании следом за его собственным именем, оно появится и на бронзовой табличке у дверей клиники, и в правом верхнем углу официальных бланков. Коллеги Заяца отлично понимали: если первая в стране трансплантация руки пройдет удачно, останется радеваться уже и тому, что компанию не назовут «Заяц, Шацман, Джинджелески, Менгеринк и партнеры»! (А может, произойдет и что-нибудь похуже. Уж в Гарварде после такой операции Заяца непременно сделают профессором!)
Одно к одному: теперь еще и «ассистентка» Заяца превратилась в этакий афродизиак постоянного действия! Впрочем, сам-то Заяц вечно был в таком мандраже, что и не смотрел на Ирму. А ведь перемену в ней заметил даже старый Шацман, ныне пребывающий на пенсии! Даже Менгеринк, которому пришлось дважды менять номер домашнего телефона, чтобы отвадить Хилдред, упорно ему названивавшую, «положил глаз» на резко похорошевшую Ирму. Ну, а Джинджелески сразу заявил:
— Даже тот Джинджелески никогда не пропустил бы такую женщину! — Разумеется, он имел в виду своего покойного брата.
Короче, даже покойник на смертном одре заметил бы, что экономка, или «ассистентка», доктора Заяца стала вдруг чрезвычайно сексапильной. Она и впрямь походила на «стриптизерку», в дневное время подрабатывавшую личным тренером. Интересно, как все-таки Заяц умудрился не разглядеть столь явной метаморфозы? Неудивительно, что при таком равнодушии доктора к окружающим его не помнили однокашники!
Тем не менее, пока Заяц часами торчал в Интернете, выискивая потенциальных доноров и реципиентов верхних конечностей, никто в компании «Шацман, Джинджелески, Менгеринк и партнеры» не осмеливался называть его «тупицей» или «невеждой» и говорить, что вывесить адрес www.ruku.com — полнейшая глупость. Что бы ни ставили доктору в вину — собаку, жравшую собственный кал, патологическую тягу к знаменитостям, чахоточную худобу, наличие сынишки-доходяги, тянущего за собой клубок неразрешимых проблем, и непостижимую неспособность замечать, сколь удивительные перемены произошли с его «ассистенткой», — первоклассный хирург Никлас М.3аяц по-прежнему занимал главенствующую позицию среди трансплантологов верхних конечностей.
Впрочем, сынишку доктора Заяца мало беспокоило, что одного из самых блестящих хирургов Бостона считают бесполым уродом. Какое дело шестилетнему малышу до профессиональных или сексуальных интересов и пристрастий отца, если он только-только начал понимать, что отец действительно его любит?
Что же касается причин внезапно вспыхнувшей горячей симпатии между маленьким Руди и его странноватым отцом, то следует с благодарностью упомянуть об одной бессловесной четвероногой твари, большой любительницы есть собственное дерьмо, и о том, канувшем в далекое прошлое, музыкальном клубе Дирфилда, где Заяц впервые подумал, что умеет петь. (После внезапно сорвавшейся у него с языка песенки «Я Медея-дворняжка» они с сыном сочинили еще немало подобных стишков, до того глупых и непристойных, что нет никакой возможности приводить здесь образчики этого юмора.) Отметим также положительное влияние игры с таймером от кухонной плиты и чтения вслух книжек Э.-Б.Уайта.
Хотелось бы сказать и пару слов о благотворной роли озорства, укрепившего родственные чувства между отцом и сыном. Бывший центровой игрок почувствовал вкус к озорству, когда впервые подцепил клюшкой для лакросса собачий кал и зашвырнул его в реку Чарльз. Сперва доктору никак не удавалось заинтересовать Руди игрой в лакросс, но постепенно отдельные и весьма завлекательные оттенки сей забавы и те возможности, которые она предоставляла, стали все больше нравиться мальчику — особенно во время прогулок с Медеей по берегам знаменитой реки.
20 
