228 
Бедняге Уиткому суждено будет всю жизнь зваться „молодым Уиткомом“. У него не вырастет бороды, щеки всегда будут румяные — под каштановыми, с проседью и, наконец, совершенно белыми волосами. Он всю жизнь будет говорить фальцетом, равно как в минуты волнения заламывать руки. Но именно Уиткому Хелен доверит семейное и литературное достояние Гарпов.
Он напишет биографию Гарпа. Хелен прочтет ее всю, кроме последней главы; Уиткому придется ждать много лет, чтобы ее написать, — это будет панегирик Хелен. Уитком всего себя посвятит Гарпу, станет крупнейшим и непререкаемым авторитетом в гарповедении. Данкен любил шутить, что Уитком в полной мере обладает смиренностью, необходимой биографу. По мнению семейства Гарпов, он был отличным биографом, верил всему, что рассказывала Хелен, верил каждому слову, сочиненному Гарпом, каждой строчке, что Хелен ему приписывала.
„К сожалению, — Писал Гарп, — жизнь не развивается, как старый, добрый роман. Отрезок жизни кончается с уходом тех, кому суждено уйти. Остается память. Она есть даже у самого закоренелого нигилиста“.
Уиткому нравились даже самые причудливые и выспренние сентенции Гарпа.
Среди бумаг мужа Хелен обнаружила следующую запись:
„Какими бы ни были мои последние долбаные слова, пожалуйста, скажи, что они были следующие: я всегда полагал, что стремление к совершенству — роковая привычка“.
Дональд Уитком, любивший Гарпа, как любят дети или собаки, утверждал, что это действительно были его последние слова.
— Раз Уитком говорит последние, значит, так оно и есть, — говорил Данкен.
Дженни Гарп и Эллен Джеймс были тоже с этим согласны.
„Вся семья считала первейшей обязанностью уберечь Гарпа от биографов“, — писала Эллен Джеймс.
— А что тут удивительного? — вопрошала Дженни Гарп. — Чем он, собственно, обязан читающей публике? Он всегда говорил, что благодарен только людям искусства и тем, кто его любит.
„Так кто же еще может претендовать хотя бы на одну частицу его?“ — писала Эллен Джеймс.
Дональд Уитком исполнил последнюю волю Хелен. Хотя она умерла в преклонном возрасте, болезнь, унесшая ее в могилу, была внезапной, и именно Уиткому пришлось отстаивать ее предсмертное желание. Хелен не хотела, чтобы ее похоронили на Стирингском школьном кладбище, рядом с надгробиями Гарпа и Дженни, с могилами отца и Толстого Персика. Она сказала перед смертью, что ее вполне устроит городское кладбище. Ей не хотелось отдавать тело медикам: она уже очень стара, и вряд ли хоть какой-то орган может кому-нибудь пригодиться. Она пожелала быть кремированной, прах ее пусть принадлежит детям — Данкену, Дженни Гарп и Эллен Джеймс. Часть его должно захоронить, с остальным пусть распорядятся по собственному усмотрению, но только Боже упаси развеять его на территории школы. Хелен сказала Уиткому, что „Академия Стиринга“, не принимавшая в ее время девочек, пусть и не мечтает получить хотя бы частицу ее праха.
Она распорядилась, чтоб на ее надгробии было написано, что звали ее Хелен Холм, что она была дочерью тренера по борьбе Эрни Холма, что ей не разрешили учиться в школе Стиринга и что она была любящей супругой писателя Т. С. Гарпа, чей могильный камень находится на Стирингском школьном кладбище.
Уитком в точности исполнил последнюю волю Хелен. Всей семье очень понравилось ее распоряжение, особенно Данкену.
— Папа бы это оценил! — любил говорить он. — Я так и вижу, как он смеется.
А Дженни Гарп и Эллен Джеймс представляли себе, как аплодировала бы последнему желанию Хелен сама Дженни Филдз.
Эллен Джеймс станет писательницей. Как верно угадал Гарп, у нее воистину обнаружился „дар Божий“. Однако груз авторитета ее двух наставников — Гарпа и его матери, Дженни Филдз, — оказался для Эллен слишком тяжелым, и в результате именно из-за них она почти не писала прозы. Зато она стала прекрасным поэтом — хотя, конечно, не пользующимся популярностью у широкой публики.
Ее первый замечательный сборник стихотворений „Беседы с растениями и животными“ наверняка восхитил бы Гарпа и Дженни; во всяком случае, Хелен ею гордилась — они были не только мать и дочь, но и большие друзья.
Разумеется, Эллен Джеймс переживет джеймсианство.
Убийство Гарпа загнало их в подполье, а редкие появления на общественном поприще носили замаскированный и, если можно так выразиться, несколько смущенный характер.
228 
