108 
Надо сказать, что дым над нетесовским домом Михаил видел еще с крыши Лукашиных, но ему и в голову не приходила мысль о беде. Ведь рядом, по верхнюю сторону Нетесовых, — сельповская пекарня, и чего-чего, а дыму от нее хватает.
Его опасения, слава богу, оказались напрасными.
В доме был сам хозяин и, ни мало ни много, топил печь.
Запыхавшийся Михаил нетерпеливо махнул рукой в сторону ребятишек уймитесь, дьяволята! (те беззаботно, на все голоса переговариваясь с пустой, еще не захламленной избой, носились по кругу друг за дружкой) — подсел к столу.
Илья тоже вскоре оседлал табуретку.
— В отпуск приехал всем табором? — спросил Михаил, кивая на ребят.
Илья по глухоте своей не понял сразу, и пришлось дать звук на полную мощность:
— В отпуск, говорю, приехал? Как рабочий класс?
— Не. Насовсем.
— Как насовсем? — оторопел Михаил.
— А ближе к своим…
— К могилам?
— Аха.
— К могилам-то ближе, а как их-то кормить будешь? — Михаил, морщась от ребячьего крика, сердито повел глазами на избу.
— Как-нибудь… Я думаю, жизнь теперь к лучшему повернет.
— С чего? — Михаил тут просто заорал: после смерти дочери и жены Илья совсем малахольным стал. — А председателя нашего тоже к лучшему закатали?
— Ну, это дело поправимо, сказал Илья. Но сказал уже потише, с некоторой заминкой.
И все-таки Михаил не пощадил его, а снова ударил по черепу — до того в нем все вдруг вздыбилось да ощетинилось!
— А кто, кто будет поправлять-то? — заорал он вне себя. — Мы, колхозники, да? Наш ведь председатель-то, правильно? Правильно я говорю, нет?
Илья согласно кивнул. Ребята, перестав бегать, уставились на них.
— Ну дак вот, полюбуйся! — Михаил выхватил из кармана письмо, прихлопнул его своей тяжелой лапой к столу. — Полюбуйся, как поправили колхознички!..
Илья не спеша, с обычной своей обстоятельностью развернул бумагу, надел очки.
Читал долго, хмурился, вздыхал — в общем, искал зацеп, чтобы самому увернуться.
Наконец нашел:
— Тут, по-моему, знаешь, чего не хватает? Самокритической линии. В части того, что Лукашин нарушил закон. Есть такой закон — в хлебопоставки никакой раздачи хлеба. Так что арестовали его по закону. Но учитывая, что данный председатель нарушение сделал, исходя не из личных интересов…
Михаил, не дослушав, отвернулся. Нет ничего хуже — смотреть на человека, который на твоих глазах начинает крутить восьмерки!
А в общем-то, ежели говорить начистоту, претензий к Илье у него не было. Человек в колхозе не жил. Партийный… Характер, известно, не матросовский. Всю жизнь Марьи боялся…
Э-э, да чего на пристяжных отыгрываться, когда коренники не тянут!
Михаил протер рукой заплаканное, запотелое окошко.
По дороге вышагивали Петр Житов и Егорша. Петр Житов тянул протез пуще обычного, так что можно было не сомневаться, что с бутылкой он уже расправился. Может быть, даже не без помощи Егорши.
Михаил встал:
— Ладно, обживайся помаленьку, а мне пора… — И вдруг, пораженный внезапно наступившей в избе тишиной, обернулся к Илье.
Илья подписывал письмо.
Четко, со старательностью школьника выводил свою фамилию. Буква к букве и без всяких закорючек, так что самый малограмотный человек прочитает.
Потом подумал-подумал и добавил:
Член ВКП(б) с 1941 года.
3
В небе летели журавли.
Тоскливо, жалобно курлыкали, как бы извиняясь: мы-то, дескать, в теплые края улетаем, а тебе-то тут куковать. И день был серенький-серенький — всегда почему-то журавли отчаливают в такие дни.
Но всегдашней тоски на душе у Михаила не было.
Он стоял на нетесовском крыльце, широко расставив свои крепкие сильные ноги, по-крестьянски, из-под ладони, глядел на удаляющийся журавлиный клин, и перед глазами его вставала родная страна. Громадная, вся в зеленой опуши молодых озимей.
1973
108 
