90 
Я теперь прислуживал только офицерам. Они много пили, еще больше, чем бюрократы, и имели склонность к вандализму, но зато не бросались в меня столовым серебром, когда я ронял грязные тарелки.
Солнце грело меньше, ветры студили сильнее, а тучи были здесь особенно темны и плотны. Беженцы нам больше не встречались, только развалины городов и деревень, похожие на рисунки углем: чернота покрытых сажей камней и пустая белизна лепящегося ко всему и вся снега. Попадались опустевшие военные лагеря, разъезды, забитые бронепоездами вроде нашего или поездами с сотнями танков на платформах, с гигантскими орудиями на многоосных платформах длиной с полдюжины обычных.
Мы подверглись атаке с воздуха. Наша зенитная артиллерия открыла сумасшедшую пальбу, вдоль поезда поплыли облака едкого порохового дыма. Самолеты били из пушек, вышибали нам окна; бомбы падали в сотнях футов от железнодорожного пути. Мы со старшим официантом лежали на полу кухни, он прижимал к животу коробку тончайших хрустальных бокалов, а над нами свистели осколки оконного стекла. Оба мы ужаснулись при виде волны красной жидкости, хлынувшей из-под кухонной двери; подумали, что убило кого-то из поваров. Но это было всего лишь вино.
Повреждения были устранены, и поезд двинулся дальше между низкими холмами, под темными тучами. Местами ветром сдуло с холмов снег, и, хотя солнце уже не поднималось высоко в небо, стало теплее. Я как будто даже чувствовал дыхание океана. Иногда попахивало серой. Нам попадались военные лагеря, каждый крупнее предыдущего. Холмы постепенно сменились горами, и я однажды вечером, работая в ресторане, увидел первый вулкан. По ошибке я принял его за разгорающийся вдали грандиозный ночной бой. Военные лишь косились за окно и предостерегали, чтобы я не пролил суп.
Вдали теперь непрестанно грохотали взрывы — частью вулканические, частью рукотворные. Поезд с грохотом катил по только что отремонтированному пути, полз мимо серолицых людей с кувалдами и совковыми лопатами.
Мы бежали от неприятельских самолетов: разгонялись на прямых участках пути, опасно кренились на поворотах, ныряли в туннели, тормозили с неистовым визгом, грохотом и треском. Искры из наших тормозных букс освещали стены туннелей.
Мы выгружали танки и автомобили, принимали раненых. Окрестные холмы и долины были усеяны следами войны, как запущенный сад — гнилыми фруктами. Однажды вечером я увидел остовы танков, охваченные рубиново-красным огнем. Под нами по долине текла лава, словно пылающая грязь; у попавшихся в эту западню танков расплавились гусеницы, нелепо задрались к небу стволы пушек. Беспомощные стальные махины, несомые раскаленным потоком, казались мертворожденными детищами самой земли или антителами в адской кровеносной артерии.
Я все еще прислуживал военным в вагоне-ресторане, хотя у нас не осталось вина, а продовольствие ухудшилось и качественно, и количественно. Многие офицеры, севшие на наш поезд после того, как он въехал в прифронтовую зону, могли тупо глядеть в свои тарелки по несколько минут кряду, как будто вместо еды мы предложили им гайки с болтами.
Наши прожектора не гасли ни днем, ни ночью. Темные тучи, громадные расползающиеся клубы вулканического дыма, низкое солнце, которого мы порой не видели целыми днями, — все они словно сговорились превратить обезображенные разрухой горы и долины в страну вечной ночи. Мы ни в чем не были уверены. Сгустившаяся на горизонте тьма могла быть дождевой тучей, а могла быть дымом пожара. Слой чего-то белого на холме или равнине мог быть как снегом, так и пеплом. Сполохи над нами — как пожарами в горных крепостях, так и выбросами проснувшегося вулкана.
Наш поезд, в брызгах застывшей лавы, в корке спекшейся пыли, во вмятинах и заплатах, двигался через сумрак, пыль и смерть, и какое-то время спустя мне это стало казаться совершенно нормальным. Скоро на крышах и стенах вагонов накопится столько остывшего вулканического материала, что мы будем в конце концов неотличимы от скал — по крайней мере, при взгляде сверху. Естественная защитная оболочка, камуфляж как продукт эволюции — словно бы металлы, составляющие корпус поезда, спонтанно вернулись в свое природное состояние.
Нападение застигло нас в гуще огня и пара.
Поезд спускался по горному перевалу. В неглубокой долине сбоку от нас бежал лавовый поток, почти не отставая от поезда. Когда мы по вырубленной в скале выемке приблизились к туннелю, перед нами вырос громадный паровой занавес, и звуки, похожие на шум исполинского водопада, медленно поглотили стук колес поезда. Проехав через заполненный туманом туннель, мы обнаружили, что путь лаве прегражден глетчером; ледяной щит выступал из ответвления ущелья, его грязные талые воды питали широкое озеро. Поток лавы достиг ледяной воды, гнал перед собой необъятную стену пара.
90 
