очень нудно 
27 
А за тридцать лет до появления моды на торчащие из-под брюк трусы во всем моем городе было только одно кафе, где варили нормальный double-espresso, — «Сайгон» на углу Невского и Владимирского.
Сюда ходили рок-н-ролльщики и похмельные поэты. Произнося «маленький двойной», они имели в виду не чашку хорошо сваренного кофе, а наперсток ядовитого варева. Помимо «маленьких двойных» эта публика пила также «маленькие четверные» и даже «восьмерные». В миллиграммовые чашечки буфетчицы утрамбовывали смертельные дозы кофеина. Михаил Файнштейн из гребенщиковской группы «Аквариум» рассказывал мне о буфетчице, которая варила такой напиток, что после пары глотков стены вокруг начинали менять цвет.
«Сайгон» был неплохим местом. Да только когда он переживал свои лучшие годы, лично я был школьником младших классов и ходил не сюда, а в кружок при Дворце пионеров.
В прошлом году мне исполнилось тридцать. На свете нет ни единой кофейни, в которой я был бы как дома. Те, кто ходил в «Сайгон», давно стали бронзовыми памятниками. У тех, кто сидит в «Идеальных чашках», все еще впереди. А вот где попить кофе таким, как я?
Мучаясь этим вопросом, пока что я сидел в Стамбуле и пил жидкий невкусный «Нескафе».
2
Отель у меня был дешевый. При этом окна номера выходили ровно на Святую Софию. Она была огромная и зеленая от времени. Жить здесь было красиво, хотя настоящие-то продвинутые парни предпочитали селиться не в стамбульском Центре, а на противоположном берегу залива Золотой Рог, вокруг Галатской башни. Там с 1960-х осталась куча веселых заведений с ритм-н-блюзовыми плакатиками на стенах и барменами, которые еще помнили, как славно отожгли у них в баре Джим Мориссон с Аленом Гинзбургом, эх, времена были!
Телефона Памука у меня не было. Поэтому я просто болтался по району Султанахмет, заходил посидеть в кафешки, иногда ложился вздремнуть после обеда, а вечером курил кальян в кебаб-баре, построенном на руинах константинопольского ипподрома. Плохо только, что насчет попить кофе так и не получалось.
Незадолго до Стамбула я был в Северной Африке. Вот там с этим делом все в порядке. Правда, африканский кофе распробовал я не сразу. Сперва мне казалось, что чертовы туареги кладут туда слишком много сахара. Потом я понял, что сахар тут ни при чем — дело в воде. То ли она чересчур жесткая, то ли еще что, но кофе получался густым, плотным. В Северной Африке его пьют из маленьких стаканчиков — в России такие используют под водку. Кофе не остывает по полчаса.
Думаю, янычары пили тоже такой. Научились во время египетского похода и привезли привычку домой. Полтысячи лет назад грозные стамбульские янычары только и делали, что валялись в кафешках и ведрами пили кофе. Они пили пахнущий духами кофе, и им принадлежал весь мир, а их коротконогие, но жутко глазастые женщины замирали от восторга и подглядывали за красавцами с зарешеченных балкончиков.
Кафе с европейским кофейным аппаратом я нашел только на третий день жизни в Стамбуле. Над барной стойкой там стояли баночки с кофейными зернами и надписями типа «Голубой Йеменский» или «Насыщенный Пуэрто-Рико». Завтракать я стал ходить не в отельный ресторан, а сюда.
Хлопнуть несколько чашек эспрессо на голодный желудок — значит минут через пятнадцать получить крайне неприятный кофейный передоз. У вас застучит в ушах и подогнутся колени, желудок покажется пустым и прозрачным, а пальцы рук откажутся слушать команды… Чтобы передоз не оказался совсем уж катастрофическим, перед кофе я выпивал стакан апельсинового сока с круасаном.
Через два дня в промороженном Санкт-Петербурге мне предстояло сдавать редактору интервью с Памуком, которое я пока еще не написал. Это было мерзко. Зато пока я сидел в самом прекрасном городе мироздания. От этого предстоящая мерзость казалась не такой уж и мерзкой.
3
В последний день моего пребывания в Стамбуле я опять сидел возле Голубой мечети и опять пил кофе, и снова отлично себя чувствовал, а мне на мобильный из Лондона позвонил агент Памука и все-таки дал его номер телефона. Я сказал «Спасибо», дошел до отеля и позвонил живому классику турецкой литературы. Он согласился принять меня через час.
Я поймал такси и показал водителю бумажку с адресом. Памук жил на другой стороне залива Золотой Рог. Я смотрел на Стамбул через окна такси и думал, что жизнь бывает короткой и длинной. Короткая жизнь — это плохо. Длинная — хорошо. У Константинополя была очень длинная жизнь. Здесь было все, нужное для хорошей истории. Потом эта жизнь кончилась.
27 
