66 
Что там кто-то занудно бубнит под нос? «Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине, все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит, любовь никогда не перестает…» Как все это сложно и уныло! Зачем все это, если есть прекрасное слово КОМФОРТ, которое все расставляет по местам и сразу позволяет понять, когда отношения теряют смысл…
Еще какое-то время я вполне могу быть комфортным партнером: гладкой, теплой, соблазнительной куклой, которая забавно хлопает глазами, смешно злится и трогательно плачет, когда ей больно… А потом? Вы хотите знать правду? Правда заключается в том, что каждый из нас мечтает О КОМФОРТЕ. Принцессы, официантки, секретарши, учителя, дорогие содержанки… Все мы хотим не думать о том, где взять денег, чтобы заплатить за квартиру, купить новую красивую вещь… Все мы хотим иметь возможность отдыхать, делать покупки, баловать детей. Как бы там ни было, каждый из нас обеспечивает себе ту или иную степень комфорта.
Вот такие мысли крутятся в моей маленькой глупой голове. Почему же тогда я так ненавижу своего отца и Викторию Дольче? Разве они не заслужили своего права на КОМФОРТ?
В ту ночь, когда я, захлебываясь плачем, колочу руками по постели, а потом до утра мы с Сашей перебрасываемся фразами, которые позволяют нам снова научиться смотреть в глаза друг другу, меня ждет еще одно открытие. Выясняется, что Виктория – невеста Саши. Вернее сказать, она была невестой, пока в эту историю не пришла я со своим удивленно приоткрытым ротиком, наивными глазами олененка и ветром в голове…
Прекрасная история в стиле нашего чудесного диснейленда! Не правда ли? Я бы не удивилась, если бы Виктория оказалась дочерью Саши, рожденной от одной из тех девочек, с которыми ему было комфортно, например, лет двадцать назад. Или если бы она была одной из внебрачных дочерей моего отца. И при этом и тот и другой спали бы с ней и с удовольствием выводили бы ее в рестораны, чтобы показывать друзьям свою новую молоденькую и очаровательную игрушку. Я не удивлюсь, если через десять-пятнадцать лет кто-нибудь из них, сидя в шезлонге на палубе яхты, будет держать на коленях одну из своих незнакомых ему дочек… Причем, как вы понимаете, побуждаемый вовсе не отцовскими чувствами…
Иногда мне кажется, что в этом сумасшедшем мире вообще не осталось места ничему естественному и нормальному. Да и могу ли я теперь понять, что на самом деле естественно и нормально…
Это странно, но я больше не хочу убивать Викторию. Но не уверена, что она испытывает схожие чувства по отношению ко мне.
Глава восемнадцатая
На свой последний бал в диснейленде я отправляюсь в платье из шелка и кружева отJean Paul Gaultier, похожем одновременно на мрачно-торжественное одеяние католического епископа и пеньюар дорогой шлюхи из ковбойского фильма. Черное кружево поверх кремового шелка расшито скорбными ликами королев в россыпи карт червонной и крестовой мастей. Ажурные оборки платья украшает узор из черных сердец и черных крестов. Любовь. Смерть. Любовь. Смерть. А рубиновые капли сердечек на шелке сквозь черное кружево кажутся каплями крови на исколотом теле безымянного святого. Отличный наряд для последней вечеринки! Впрочем, кто мог знать? Просто так совпало…
Так совпало, что я увела жениха у своей подруги, которая отняла у меня отца. Так совпало, что на этой вечеринке мы снова оказались вместе. О, хренов диснейленд! Его ненавидящие друг друга обитатели обречены все время встречаться на закрытых вечеринках, куда приглашают только избранных, но сползаются, конечно, все кому не лень. Потому что в диснейленде нет первых и вторых мест: здесь у каждого свой персональный пьедестал с единственно возможным первым местом. Это проклятие диснейленда: везде видеть одних и тех же людей, которых друг от друга уже воротит.
Когда я в сопровождении Александра появляюсь в старинном особняке с наборным паркетом и отбрасывающими голубые и желтые отблески выпуклыми стеклами в дверях и окнах, здесь уже воняет жжеными подгузниками от смачиваемых слюнями толстых сигар. Камерный оркестр деликатно подстраивается под какофонию голосов, звона бокалов с шампанским, смеха и стука ножей и вилок, периодически падающих на пол. Это музыка диснейленда. Так я это называю. Музыка вечно голодных. Когда тебе не нужно заводить полезные связи, обхаживать режиссеров, владельцев модельных агентств, руководителей рекламных отделов крупных компаний и просто богатых бездельников, с которыми можно время от времени выбраться на ужин, вся абсурдность этого картонного мира становится еще заметнее. Просто начинаешь воспринимать это не так остро. Начинаешь относиться ко всему этому цирку как к домашнему театру, в котором наперед знаешь, кто напьется во втором действии и рухнет за кулисы вместе с декорациями.
66 
