очень нудно 
35 
Леннокс сворачивает банкноту в трубочку, втягивает кокаин здоровой ноздрей. В голове шумит. Хороший товар. Леннокс смотрит на Робин, та ему улыбается.
— Как твое горло? Споешь? — спрашивает Леннокс.
— Спою. — Робин по-птичьи вскидывает головку, вызывая в Ленноксе одновременно желание и тошноту.
Он идет в ванную, на этот раз спокойно смотрит на струю мочи, упругую, хоть ложку ставь. Вода в ноге унитаза окрашивается в золотисто-оранжевый цвет. Теперь, когда Леннокс один, верх берет его природная критичность, в то время как природная же коммуникабельность отступает. Повсюду следы быстро проходящих благих порывов. Флакон из-под ополаскивателя для рта пылится явно не первый месяц. Рядом с душем, с которого вода капает прямо на кафельный пол, неначатый тюбик герметика. Из слозманного элекроэпилятора торчит ржавая батарейка.
По возвращении в гостиную Леннокс застает Робин сидящей на диване. Взгляд скользит по ее коленям, бедрам, забирается под юбку. Робин улавливает направление, плотно сдвигает ноги, расправляет юбку, будто засмущалась.
«С ней все ясно. Косит под наивную девочку, глазки строит, как в первый раз. Жертва по жизни. Ее дочку, скорее всего, ожидает та же участь. Однако надо мне самому поосмотрительнее, а то я от чего ушел, к тому и приду».
Стэрри принесла напитки — пиво «Миллер», водку и пепси и теперь на журнальном столике готовит новые кокаиновые дорожки. Чем больше, тем лучше — вот первый закон общества потребления. А второй — вынь да положь. Видимо, настоящее веселье еще впереди. Стэрри перехватывает его несытый взгляд.
— Давай же, горец, — кокетничает она.
Ленноксу на ум приходит вестхайлендский терьер Храброе Сердце. Что ж, для затравки прочистим забитую ноздрю. Леннокс тянется к импровизированной соломинке, и тут на пороге возникает девочка в ночной рубашке.
Девочка, в отличие от матери, смуглая; тем удивительнее впечатление потусторонности, совершенно такое же, как от Робин. Продолговатое лицо обрамлено каштановыми волосами длиною до плеч. Нарочитым, театральным жестом девочка трет заспанные глаза. Пристыженный Леннокс бросает скрученную банкноту и подскакивает.
— Привет. Меня зовут Рэй, — произносит он, заслоняя собой журнальный столик.
— Тианна Мэри Хинтон... юная леди... немедленно в постель. Время недетское. — В голосе Робин паника, наверно, с такими интонациями в узком кругу говорят рекламные риелторши из Саут-Бич, ну, когда узнают о падении цен на рынке недвижимости. Робин смотрит не на дочь, а на Леннокса, овечья покорность сменяется тупым упрямством, и наоборот. Наконец и девочка удостаивает его взглядом. Взгляд холодный.
Скорее оценивающий, нежели осуждающий. Без сомнения, она таких, как Леннокс, уже видела. И добра от них не ждет. Да ведь она же была дома одна, пока он, Робин и Стэрри таскались по барам Майами-Бич. «Это неправильно. Детей нельзя оставлять без присмотра. Бритни Хэмил нельзя было пускать в школу одну». Леннокс чувствует приступ гнева, старается запить его пивом, как таблетку. Он все еще стоит между девочкой и журнальным столиком. Едва Тианна отвлекается на суетливые манипуляции матери, Леннокс прикрывает кокаиновые дорожки «Идеальной невестой». В очередной раз замечает во взгляде Стэрри адресованное Робин презрение.
— Я не могла заснуть, — тянет девочка. — Услышала, как вы вошли. — Она толкает мать локтем, требуя объяснений.
— Солнышко, это Рэй. Мой друг из Шотландии.
— Где мужчины ходят в юбках, — сладкакривится Стэрри. — Верно, Рэй?
— Верно. — Леннокс отвечает машинально, его внимание приковано к девочке. Руки и ноги у нее непропорционально длинные. Волосы жидкие. Она худенькая, угловатая, типичный гадкий утенок. Но глаза... Он перехватывает промельк противоестественной, недетской осведомленности. Целую секунду у Леннокса сосет под ложечкой от ощущения, что эти глаза молят о помощи, мольба адресована всем — и никому. Потом ощущение проходит, десятилетняя Тианна снова просто хронически невысыпающееся, обделенное заботой дитя.
— Доченька, иди спать, моя хорошая, — уговаривает Робин.
Позевывая, девочка пятится из гостиной, не то прикрывает рот рукой, не то вяло машет на прощание. Едва дверь за ней захлопывается, Стэрри меняет диск и прибавляет громкость. Звучат кубинские ритмы. С этим жанром Леннокс знаком исключительно по фильму «Клуб «Буэна Виста»» — они смотрели фильм с Труди, Ленноксова политкорректная невеста потом еще диск ему купила. Ленноксу нравились мелодии, несмотря на то что Олли Нотмен, энергичный молодой полицейский с замашками ловеласа, пронюхал про диск и обозвал Леннокса либералом, читающим «Гардиан». В тот вечер ребята из отдела зашли к Ленноксу промочить горло. Среди них был мрачный Даги Гиллман, взявший на себя роль Ленноксовой Немезиды; он весь вечер с Леннокса ледяных глаз не сводил. Однако эта музыка ничего общего не имеет с буэнавистовским диском. Судороги ударных, перекаты струнных, полушепот духовых — Леннокс в жизни ничего печальнее не слышал. Вокал на испанском, исполнители — кубинцы, но Леннокеа не отпускает ощущение, что и музыка, и слова сочинялись здесь, в этом районе Майами. Он хочет спросить, как называется группа, — и душит порыв: пока не знаешь рокового слова, оно, даже и случайно услышанное, для тебя безопасно.
35 
