89 
— Ну и чем тебе «Хартс» не угодили? — осведомился Нотмен.
— А тем, что, пока у них заправляет извращенец, будь я проклят, если эту кружку к губам поднесу. Иначе получается пародия на все, за что мы тут стоим, — прорычал Гиллман.
Тебя передернуло. Ты поднял взгляд — и выдал Гиллмана.
— А за что мы стоим, Даги? Вот ты, например, в Таиланде за что стоял?
— В Таиланд мы ездили расслабиться. Это совсем другое дело.
— Да что ты.
Однако Гиллман и не думал оправдываться.
— Ах ты предусмотрительный наш. Роббо проворонил, да и девчушку тоже.
У тебя перехватило дыхание.
—- Бред ты несешь... Роббо был непредсказуем!
Однажды вы с Роббо во время дежурства застукали юную парочку в момент половой близости. Девушка оказалась несовершеннолетняя. Роббо велел тебе допросить паренька в гостиной, а сам занялся девушкой в спальне. У нее в сумочке Роббо обнаружил наркотик, экстази и не преминул призвать тебя в свидетели.
Затем вернулся в спальню и заключил с девчонкой сделку. При мысли о том, какого рода была эта сделка, тебя бросало в дрожь. Характерно, что никакого обвинения Роббо не предъявил.
— Роббо этой историей нам в столовке все уши прожужжал. Заставил бедняжку отсосать, — произнес Гиллман. —
Я слышал, она потом приняла смертельную дозу наркотика. Ей промывание желудка делали.
— Если что подобное и произошло, учти: я не участвовал и вообще не в курсе!
— Тебе известно, что за птица был наш Роббо. Непредсказуемый, говоришь? Я бы сказал — хитрозадый. А ты его наедине с несовершеннолетней оставил. Подумай об этом, — криво усмехнулся Гиллман. — Подумай об этом, когда в следующий раз захочется выставить себя святым и рассказать пару-тройку назидательных историй. Не нарывайся, ангелочек Ленни. — Гиллман постучал себя по лбу: дескать, я-то в курсе. Твои глаза наполнились слезами, как тогда, в бангкокском баре, от удара в лицо Гиллманова лба.
Однако у тебя хватало забот и помимо разгорающейся войны с Гиллманом. День был как прополощенный в спитой тьме. Еще не пробило четыре, когда окупились все одинокие напряженные дни и ревматические ночи, проведенные в фургоне. Ты отлучился в забегаловку «У Грегга», шел назад, радуясь отсутствию компании, нес блеклые пирожки и кофе себе и Нотмену. Вдруг посыпался град. Словно с неба стреляли ледяной дробью. Ты нырнул в фургон, Нотмен, прилипший к экрану, даже не шевельнулся. Небесный сторож палил по железной крыше. Скоро кончится, подумал ты, и действительно, град скоро кончился, правда, не прежде, чем утроил силы. Ты с наслаждением прихлебывал кофе, разглагольствовал о «Хартс» и его новом владельце, любителе конфликтных ситуаций из Восточной Европы. Под руководством Рикса команда впала в анабиоз, как кладбищенские деревья к зиме.
И тут на экране ты увидел его. Человека в дождевике. В том же самом дождевике. Того же самого человека. Он стоял над Могилкой Бритни. Как прежде — над могилкой Ньюлы, пока Эллис его не спугнул. У дождевика глухой плотный капюшон, да еще град барабанит — будет ли слышно хоть что-нибудь из сказанного? Не важно. Ты бросился к главным воротам, крикнул Нотмену бежать к калитке, перерезать путь к отступлению. Ты летел по мокрой дорожке, в какой-то момент потерял равновесие и едва не рухнул. Однако человек в дождевике, казалось, не чувствовал твоего приближения, во всяком случае, он не оглянулся. Ты сбавил скорость, ты подобрался настолько близко, что видел клубы пара, как-то вбок вырывавшиеся из-под капюшона.
— Сэр! — крикнул ты, выхватывая удостоверение полицейского. — Вы арестованы!
С другой стороны спешил Нотмен. Вы взяли мерзавца в клещи. Ты приготовился к сопротивлению, возможно, ожесточенному. Однако подозреваемый даже не сделал попытки убежать. Наоборот: он медленно повернулся к тебе, словно ждал этого момента.
Ты понял: перед тобой Кондитер. Взгляд как магнит, а глаза мертвые. Густые каштановые волосы, начинающие седеть на висках. Багровые щеки. Низенький, коренастый, крепко сбитый, словно фермер в энном поколении, хотя, пожалуй, он и фермы-то ни разу в жизни не видел.
Нотмен наконец приблизился. Кондитер окинул взглядом сначала одного полицейского, потом другого.
— Хорошо бегаете, — произнес он с полуухмылкой, как попавшийся на краже носков.
Характерное брезгливое высокомерие. Словно он уже весь мир подогнал под свои кошмарные мерки, сузил до границ собственной чудовищной натуры. Словно годами вынашивал презрение к миру остальному — и устойчивость к его влиянию, — не дававшие покоя тебе. Ты ужаснулся. Ты почувствовал себя маленьким и слабым, хотя за тобой были праведный гнев и вся Британия со всеми гражданами. Теперь у Мистера Кондитера появилось имя.
89 
