очень нудно 
88 
Как же Шанталь настырна. Раньше Марк не замечал за ней такой особенности.
– Вообще-то нет, так, немного.
– Догадываюсь, как тебе должно быть трудно.
Шанталь вздохнула.
– Да, нелегко. – Марк помолчал. В коридоре послышались шаги. – Шанталь, я тебе позже перезвоню.
– Когда?
– Позже. – Пауза. – Я люблю тебя.
– Я рада, дорогой, я тоже тебя люблю.
Марк положил трубку, рука у него дрожала. Шаги приближались. Но оказалось, что он испугался напрасно, это был всего лишь смотритель дома – он пришел поинтересоваться, как они устроились. Удовлетворенный ответом Марка, смотритель ушел. Марк снова устало сел. Он отчетливо осознал, что так не может продолжаться, нельзя вести двойную игру до бесконечности. Звонить Шанталь и восстанавливать мир с Динной, летать из Калифорнии во Францию и обратно, выкручиваться и придумывать оправдания перед обеими женщинами, а потом, чувствуя угрызения совести, осыпать обеих подарками. Динна права. Изворачиваться эти несколько лет было очень тяжело, почти на грани возможного. Но тогда Динна не знала правду, а теперь знает, и это все изменило. Марк опять почувствовал себя хуже. Он закрыл глаза, и его мысли мгновенно унеслись с прошлое, в тот день, когда он последний раз виделся с Пилар. Они тогда гуляли по берегу моря. Пилар его поддразнивала, он смеялся, потом серьезно потребовал от нее обещания, что она будет осторожна с мотоциклом. Она снова засмеялась.
К горлу подступил ком, и Марк громко разрыдался. Он даже не слышал, как в комнату, ступая в одних чулках, бесшумно, как кошка, вошла Динна. Она медленно подошла к Марку и положила руки на его плечи, содрогающиеся в рыданиях.
– Все в порядке, Марк, я с тобой. – По ее лицу тоже текли слезы, Марк почувствовал, как они впитались в его рубашку, когда Динна прижалась щекой к его груди. – Все хорошо.
– Если бы ты знала, как я любил Пилар... Ну зачем я это сделал! Если бы я не купил ей этот чертов мотоцикл! Мне надо было понимать, чем это может кончиться!
– Сейчас это уже не важно. Так было назначено судьбой. Ты не можешь теперь убиваться всю жизнь.
– Но почему? Почему это случилось с Пилар, почему с нами? Мы уже потеряли двух мальчиков, а теперь лишились последнего ребенка. Динна, как ты это перенесла?
Она крепко зажмурилась.
– Марк, у нас нет выбора. Я думала... когда два наших мальчика умерли, я думала, что сама умру. Мне казалось, что я не смогу прожить ни дня. Мне не хотелось жить; наступал очередной новый день, а мне хотелось забиться в какой-нибудь угол и никогда из него не выходить. Но я не забилась, каким-то образом я продолжала жить. Отчасти из-за тебя, отчасти из-за самой себя. А потом у нас появилась Пилар, и я забыла ту боль, я думала, что мне никогда больше не придется ее испытать. Но теперь я снова вспомнила, что это такое, только на этот раз все гораздо хуже.
Динна опустила голову. Марк обнял ее.
– Я понимаю. Знаешь, как бы я хотел, чтобы наши сыновья были живы! А теперь у нас больше нет детей.
Динна молча кивнула, обостренно чувствуя боль, скрытую за его словами.
– Я бы все отдал, чтобы вернуть Пилар.
Они долго сидели молча, обнимая друг друга. Потом вместе вышли в сад. Когда они вернулись, наступило время обеда.
– Если хочешь, мы можем пообедать в деревне. Марк посмотрел на Динну скорбным и усталым взглядом. Она покачала головой.
– А может, будет лучше, если я что-нибудь приготовлю здесь? В доме есть продукты?
– Смотритель сказал, что его жена принесла хлеб, сыр и яйца.
– Что ты на это скажешь?
Марк равнодушно пожал плечами. Динна сняла свитер, который надевала на прогулку, повесила его на спинку массивного стула в стиле Людовика XIV и пошла в кухню.
Через двадцать минут у нее были готовы яичница-болтунья, тосты с сыром бри и две чашки горячего кофе. Динна сомневалась, что им обоим после еды станет легче. Разве еда имела сейчас хоть какое-то значение? Всю неделю их уговаривали поесть, как будто это могло что-то изменить. Но у Динны совершенно пропал аппетит, она могла бы не есть совсем. Она и сейчас приготовила все только ради Марка, ну и еще для того, чтобы чем-нибудь занять себя и его. Почему-то ни одному из них не хотелось разговаривать, хотя им было что сказать друг другу, и немало.
Поели молча, а затем они разошлись по разным местам. Динна отправилась рассматривать картины, развешанные в галереях и по стенам длинных коридоров, а Марк ушел в библиотеку. В одиннадцать оба так же молча легли в кровать. Утром, едва Динна пошевелилась, Марк тут же встал с постели. Первое слово было сказано не раньше одиннадцати. Динна сидела за туалетным столиком, она лишь недавно встала, с утра ее подташнивало.
88 
