Последние отзывы

  75  

Эрик откинул голову назад, светлые волосы его были тщательно расчесаны, а в руках он держал безумно дорогую, изысканную сигару, которую то и дело небрежно подносил ко рту с вдумчивостью знатока, каким он действительно являлся наряду со своим собеседником, чуть ли не родившимся с сигарой в зубах. На самом деле Эрика радовала возможность продемонстрировать одному из крупнейших капиталистов своего времени, что бунтарь, рожденный и воспитанный в стесненных материальных обстоятельствах, человек, начинавший на пустом месте и самостоятельно всего добившийся, способен обеспечить себе все жизненные блага и курить сигару столь же непринужденно, как буржуа старой закалки. Таким образом, Арман и Эрик вступали в схватку, обладая одним и тем же оружием, причем именно сигара «Монте-Кристо» по сорок пять франков штука, которую Арман ставил Эрику в упрек, переполняла гордостью сердце Эрика.

Неудивительно, что дискуссия, которая уже давно висела в воздухе, началась именно с сигары.

– Вы предпочитаете «номер один» или «номер два»? – спросил Эрик, слегка нахмурив брови, что придавало ему чопорный, даже слегка благоговейный и одновременно высокомерный вид, какой принимают обычно курильщики гаванских сигар, обсуждая их достоинства.

– «Номер один», – заявил Арман решительным голосом, – и ничего другого… Все остальные для меня слишком велики, – снисходительно добавил он, давая понять Эрику, что если он, Арман Боте-Лебреш, владелец самых крупных рафинадных заводов вдоль Па-де-Кале, считает слишком большой данную сигару, в то время, как он в состоянии приобрести десять таких табачных плантаций, то непристойно и смешно, если не гротескно, когда Эрик Летюийе рассуждает о сигарах, ведь для таких, как он, выходцев из низов, сигара – это предмет, вызывающий одышку, не более того.

К счастью, Эрик, совершенно не подозревавший обо всех этих задних мыслях, всегда считал несколько грубоватыми туго скрученные сигары «номер два».

– Я вполне согласен с вашим мнением, – рассеянно бросил он.

– Счастлив это услышать, – произнес Арман Боте-Лебреш, и на миг под очками его засверкали искорки, а затем он продолжил: – Я нахожу, что на этом судне все чрезмерно: эта икра, эти коллекционные вина, эти горшки с цветами, эта туалетная вода во всех гардеробных – все это мне представляется проявлениями весьма дурного вкуса, не так ли?

– Да, – согласился с ним Эрик, проявив совершенно новую для себя снисходительность, тем не менее вполне вписывающуюся в контекст терпимости, где возможно все, включая сам факт беседы Эрика с этим капиталистом, обагренным – в переносном смысле – кровью своих рабочих.

– И вас это не смущает?.. Да, конечно! – внезапно выпалил Арман Боте-Лебреш, начав боевые действия в самый неподходящий момент и при этом полностью меняя роли: это капиталист требовал отчета у человека левых взглядов, это обвинитель превращался в виновного.

И тот, и другой, должно быть, почувствовали всю нелепость происходящего, ибо наступила пауза, и оба принялись пережевывать свои сигары и свою растерянность.

– Кроме того, я нахожу всех этих людей неудобоваримыми, – пошел на попятный Арман Боте-Лебреш, он произнес свою реплику колким тоном, даже чуть-чуть визгливо, немного грустным голосом хнычущего мальчишки, и сумел дезориентировать главного редактора «Форума».

– О ком конкретно вы говорите? – спросил Эрик.

– Я говорю о… я говорю, неважно, о ком… само собой, не о моей жене, – сбивчиво пробормотал Арман. – Я говорю о… даже не знаю, о ком… ну… об этом типе, этим типе из кино, об этом торговце фильмами, – заключил он с отвращением, словно произнес «торговец коврами».

Упоминание о Симоне, благодаря отвращению, которое испытывал к нему в равной степени и тот, и другой, объединила их; спустя мгновение они оказались союзниками, противостоящими торговцам коврами, торговцам фильмами, комбинаторам и иммигрантам, причем отношения к последним Эрик еще не выработал. Тем не менее он заявил:

– Я вполне с вами согласен.

Голос Эрика звучал искренне, и боязливая злость Армана поослабла, уступив место классовой общности. Казалось, они оба подростками учились в Итоне, а Симон – в школе, содержащейся на деньги благотворителей. Успокоившись, Арман временно отказался от военных действий и, напротив, стал искать общие со «своим коммунистом» антипатии.

– Юная шлюшка, которая его сопровождает, потрясающе вульгарна, – с увлечением продолжал он.

  75