Господи, да помоги же мне хоть добежать-то, хрен с ними, с пулями мятежников, от одного бега, того и гляди, грудь лопнет, — со стонами он набирал в легкие воздух, чувствуя на губах капли дождя, и вдруг — вот уж везуха-то! — споткнулся об упавшего мертвым парня, что бежал впереди, куда-то полетел, кувыркаясь через голову, плюхнулся в грязь, ловя ртом воздух, при этом дождь теперь бил уже прямо в лицо, и тьма перед глазами — как странно: день, а такая тьма! Спиной чувствовал, как промокает мундир, как грязь сочится за шиворот и в штанину, как она ползет у него по затылку — будто змея. Вообще-то можно было бы и полежать тут, перевести дух хотя бы, если бы не эта жижа и не чьи-то сапоги, что шлепают над самым ухом по грязи, обдавая фонтанами брызг. Иуда преподобный! Не хватало еще, чтобы до смерти затоптали свои же олухи из округа Дюшес! И он вновь поднялся на ноги, повернул в правильном направлении, которое определил по тому, куда бегут мимо него солдаты; где-то впереди были редуты — о! оказывается, наши уже там, он победитель, гонится за убегающими суржиками; некоторые падают на колени, поднимают руки, а он их тычет штыком с усмешкой прирожденного убийцы, хотя, вообще-то, на самом деле он ткнул одного из них штыком случайно, лезвие вошло мягко, без никаких костей. Он навсегда запомнит взгляд того парня и как он потом пихал его ногой, вынимая штык, чтобы бежать дальше за южанами-пушкарями, которые бросили орудия и рассеялись по лесу, — этакий злой орущий призрак с намокшим, не стреляющим ружьем, а потом его штык каким-то образом с маху вонзился в сосну, и, пока он трудился, силясь его оттуда выдрать, ноздри наполнились запахом смолы, а в уши ударило громовое общее «ура»: траншеи взяты.
Но за первой линией траншей оказалась вторая, южане пришли в себя, перегруппировались, и сражение шло до самого вечера, пока не взяли и вторую линию, но они отступили к третьей — эта была вырыта на верху откоса и как следует укреплена бревнами; она перегораживала узкую шейку полуострова с дорогой на Аверасборо — река Кейп-Фир с одной стороны, Блэк-Крик с другой. Так что уперлись: позиция — кремень, фланги защищены водой, а вокруг повсюду рыщет кавалерия Хэмптона.
Нам сегодня задали перцу больше, чем я полагал возможным, — признал в тот вечер Шерман. Он изучил карты и вместе с генералами Слокумом и присмиревшим Килпатриком вновь проработал данные разведки, из которых следовало, что перед ними войска генерала Харди численностью тысяч в десять штыков. Шерман удивился — и как это Харди не клюнул на ложный выпад, а то должен был бы защищать сейчас Рэлей: именно туда по дороге на Аверасборо демонстративно двинули часть сил Слокума. А он — нет, стоит тут как скала, ждет, пока подойдет генерал Джонстон с основными силами. Если Джонстон идет сюда из Рэлея, стало быть, знает, что на самом деле моя цель — Голдсборо. Чертовы газеты, — пробормотал Шерман. — Их читает и Джо Джонстон, и кто угодно, так что, куда бы я ни пошел — пусть просто к дереву пописать, — эту новость сразу узнает весь мир.
Из этого полковник Тик понял, что генерал, недооценив противника у Аверасборо, пребывает в некотором ошеломлении.
Вечером Шерман со штабом вместе поехал на фронт. Дождь в конце концов перестал, и в прохладном сыром воздухе с полей доносились крики раненых. В темноте санитары доставляли их на носилках к телегам, на которых развозили по домикам, реквизированным под госпиталь. Южан с полей тоже собирали, и Шерману бросилось в глаза, как они молоды и как плохо одеты: многие босиком, да и форма — не форма, а так, что-то вроде. Он объехал домики госпиталя, сказал какие-то ободрительные слова ожидающим операции и пообещал сообщить домой тем, кто знал о себе, что умирает. Тик записывал имена. Печальная миссия; назад в ставку Шерман ехал насупясь. В сегодняшнем сражении он потерял восемьдесят человек убитыми и четыреста семьдесят пять ранеными. А третью линию обороны повстанцев еще надо взять. Это потребует лобовой атаки, а значит, куда больших потерь. В такие моменты Шерман начинал в себе сомневаться, вплоть до мурашек, до дрожи. Потом бодрился: да ну, дядюшка Билли, какая ж это была бы война — вовсе без поражений! Неужто Джо Джонстон совсем дурак — ведь не полезет же здесь, когда у него за спиной река Нейса. Судя по виду его парней — а мы на них нынче вечером насмотрелись, — его боевое знамя сшито из тряпья, которое собирали по всем свалкам ветоши Юга. В Голдсборо — значит в Голдсборо, а если он сунется, я ему голову оторву.