очень нудно 
59 
Тропинка от избы сразу же спускается к речонке, наглухо заросшей кустарником, затем, часто пересекая ее, петляет мысами да иссадами — низкой заливной бережиной Анфиса шла свежевыкошенными пожнями, подсчитывала стожки, еще не успевшие почернеть снаружи, часто запускала в них руку, проверяла сено на нюх. И по мере того как она продвигалась вперед по душистым пожням, все отчетливее и отчетливее становилось вжиканье и перезвон кос. Скоро, перейдя вброд речку и раздвинув кусты, она увидела и самих косцов.
Впереди, отваливая покосище, без шапки, без пояса, с выпущенной рубахой, спокойно и деловито вышагивал Софрон Игнатьевич, за ним со всего плеча рубила Марфа Репишная, за ней, играючи, вприпляску, шла Варвара в белом переднике, за Варварой Дарья, Аграфена.
Захваченная зрелищем дружной работы, Анфиса не выдержала, вся подалась вперед:
— Э-гей!..
И только тут, заново окидывая пожню радостными, широко разбежавшимися глазами, она заметила Федора Капитоновича. Предусмотрительно облачившись в белый холстяной накомарник, Федор Капитонович мелкими шажками семенил по краю пожни возле кустов, замерял двухметровкой скошенную площадь.
У Анфисы неприятно кольнуло в сердце, но женщины, завидев ее, уже подняли крик на всю пожню:
— Женки, кто приехал-то!
— Да ведь это Анфиса! Анфиса наша!.. — и, побросав косы, побежали ей навстречу.
Марфа на ходу, не здороваясь, забасила:
— Что на фронте деется?
У Анфисы сразу пропала всякая радость от встречи.
— Воюют…
— Знаем, что не овец пасут. Как воюют?
— Все по-старому…
— Отступают? Куда же дальше? Ведь и у России край есть! — И Марфа круто повернула назад.
— Ты хоть бы о доме своем спросила! — крикнула вдогонку ей Анфиса.
Марфа обернулась, свирепо сдвинула брови:
— Небось стоит? Не улетел? — Она схватила косу и, поплевав на руки, с ожесточением, с шумом врезалась в траву.
— Экая сумасшедшая, — укоризненно покачала головой Варвара. — Вот завсегда так: наорет, накричит. Нет чтобы ладком, как люди… Разве Анфисы вина, что немец наступает?.. Ничего! — подмигнула она, усмехаясь. — Это она по первости так, а злость сорвет — хоть гужи из нее тяни.
Анфиса стала раздавать письма.
Варвара, принимая письмо, вся обомлела от радости, начала вытирать руки о передник, потом, развернув письмо и прочитав первые строчки, поглядела на всех влажными счастливыми глазами:
— Бабоньки, Тереша-то мой… Опять наградили… Ну Терентий Васильевич приедет — не узнать, возгордится, куда и посадить…
— Нету нам нынче ни от которого? — крепясь, спросила Дарья.
А в сторонке худая, бледная Павла, не спрашивая, горько и безнадежно заплакала:
— Господи, с ума сойду. Как ушел — ни слуху ни духу. Да что же это такое?..
Меж тем подошли Софрон Игнатьевич, Федор Капитонович и сзади всех, тяжело дыша, — Марфа.
Присели тут же на подсыхающую кошеницу.
— Ну что там на белом свете? Рассказывай, — не глядя ни на кого, но уже примиряюще буркнула Марфа.
— Да, да… все расскажи, Анфисьюшка. Как есть расскажи, без утайки, взмолилась Аграфена. — Мы ведь здесь что в тюрьме. Кругом лес да лес, света белого не видим. Я ночью-то не один раз встану, выйду из избы, в домашнюю-то сторону гляну, прислушаюсь. Думаю, уж не стреляет ли где. Может, думаю, немец и к нам припер… Вот ведь до чего дошла.
— Не плети чего не надо! — оборвала ее Анфиса. — С ума сходишь! На краю земли живем — какой у нас немец?
Некрасивое, угловатое лицо Аграфены просияло:
— Наругай меня, Анфиса! Пуще, пуще наругай! Блажь хоть в голову не полезет.
Анфиса, как умела, рассказала про фронтовые и домашние новости, потом, окинув всех строгим взглядом, сказала:
— Ну теперь сказывайте вы, работнички дорогие.
Никто не говорил. Сидели понурив головы, молчали.
— Что же, так и будем в молчанку играть? — снова спросила Анфиса.
— Ты его спрашивай, — кивнула Марфа в сторону бригадира. — Чего к нам пристала?
Федор Капитонович, давно уже искоса присматриваясь к председателю, решил: «Знает», — и пошел напролом:
— Беда с нашим братом. Ладу нету, кусок изо рта рвем…
Ему не дали договорить:
— Это у тебя-то кусок изо рта рвем?
— Вырвешь, как бы не так, зубы сперва обломаешь!
— Двенадцатый год колхоз потрошишь, — видим, не слепые!
— Да что же это, Анфиса: мы тут убиваемся, а он об корове своей…
59 
