95 
— Люди! — громогласно возвестил он, тыча себя пальцем в грудь. — Троха сегодня пьян!
— Видим — не слепые, — с нарочитой серьезностью ответили колхозницы.
— А почто Троха пьян?
— Кому не вестимо, Трофимушко, — сдерживая улыбку, сказала Варвара. Сегодня бы всяк выпил, да не у всякого есть.
— Нет, ты скажи, почто Троха пьян? — допытывался Трофим.
— Да ведь радость, говорю, сегодня — грех не выпить.
Но Трофим и этим ответом не удовлетворился.
— А ты скажи, где мой Макс?
— Как где? На фронте.
Трофим сердито сплюнул:
— Фронты, они разные… А мой Макс на том самом, где немца турнули.
— На Калининском?
— Во-во! На ем самом.
— Да когда же он это перелетел? — Варвара лукаво подмигнула женщинам: послушайте, что сейчас наворачивать будет. — Ты недавно сам сказывал, что твой Максим под Ленинградом.
Трофим растерянно заворочал глазами, но нашелся:
— Был и под Ленинградом. А что? Разве моего Макса будут держать на одном месте? Где затор — туда и Макса! — решительно рубанул он. — С неделю назад получаю письмо. Отец, говорит, меня переводят в другой фронт… Ну, думаю, неспроста. Раз моего Макса переводят — жди делов, всыплют немцу.
— Признайся, Трофимушко, загнул немножко, — добродушно сказала Дарья.
Трофим ударил себя кулаком в грудь:
— Вот те бог, забожусь — чистая правда! Мой Макс — сила! Быка наповал убивал, а уж эту немчуру…
Никто не помнил, чтобы Трофимов Максим убивал быка, но кто же сегодня станет придираться к каждому слову. И Трофим, никем не остановленный, забирал все выше и выше.
— У меня четыре парня на войне! — потрясал он кулаком. — И хоть бы царапнуло какого! Моих ребят никакая пуля не берет! Нет еще такой пули на свете, чтобы Трохиных ребят…
Но тут женщины разом обрушились на него:
— Чего эдакое мелешь?
— С ума спятил!
— Разве этим хвастают? Беду накликать хошь?
Трофим, видимо, и сам понял, что хватил через край. Он топнул ногой, одичало помотал головой, что должно было означать крайнюю степень опьянения, и тотчас же оседлал своего любимого конька.
— У Трохи вина — Двина! — вдруг заорал он без всякой связи с предыдущим. Столько лошадь воды не выпила, сколько Троха вина… Приходи… Сейчас не то что до войны, а трезвой из моей избы не уйдешь!
— Вот так-то лучше, — добродушно заулыбались колхозницы, которым хорошо была известна цена Трохиного хлебосольства.
Случилось это еще до колхозов. Жил тогда Трофим бедно, еле концы с концами сводил — и все, как говорил он сам, из-за чертовой бабы, которая таскала ребятишек, как щенят. Из-за этого Трофим сделался страшно скуп, пытался экономить на всем, и прежде всего на еде. В великий пост, рассказывают, ребятишки у него макали молоко шилом через тряпицу. По словам же Трофима, они это делали из-за своего примерного благочестия. И, однако, не проходило ни одного праздника, чтобы Трофим не напивался «в стельку», «в дымину», как он любил выражаться, и чтобы не орал на всю деревню: «У Трохи вина — Двина!»
Мужики с завистью поглядывали на Трофима и одного понять не могли: откуда же у него такие деньжищи?
Но скоро разгадка явилась сама собой.
Однажды о богородице Трофим по своему обыкновению шел пошатываясь по деревне и во всю глотку кричал излюбленные слова: «У Трохи вина — Двина!» Около магазина ему повстречался пекашинский зубоскал и пьяница Пека Векшин, который тут же бесцеремонно стал навязываться в гости.
Трофим было на попятный: есть, мол, квас, да не про вас, но кругом были люди, и он, быстро передумав, хлопнул Пеку по плечу:
«Пойдем, Пека, запою! До белой горячки запою…»
Дома Трофим усадил дорогого гостя за стол и после долгой отлучки из избы вернулся с четвертинкой.
«Начнем с маленькой, а к окияну приплывем», — успокоил Трофим Пеку.
Ну, с маленькой, так с маленькой — лишь бы к окияну приплыть.
Выпили по рюмашечке.
«Что, парень? — крякнул от удовольствия Трофим. — Небось как Христос по сердцу прошел? У Трохи не вино — причастье!»
Выпили еще по одной. Вдруг Трофим спрашивает:
«Ты, Пека, того… не запьянел?»
«Да с чего? Уж не с этого ли наперстка?»
«Трохин наперсток иного ведра стоит», — отрезал Трофим.
После третьей он снова спросил:
«Налить еще, Пека? Устоишь? Дойдешь до дому?.»
Пека только руками развел.
«Да ты смеешься, Трофим?»
95 
