11 
Новое правительство независимой Панамы охотно согласилось предоставить Соединенным Штатам в вечное пользование полосу земли шириной в восемь километров по обе стороны канала. За это США должны были выплатить единовременно десять миллионов долларов, а затем выплачивать по четверть миллиона ежегодно (последняя сумма, когда это стало совсем уж неприлично, возросла до двух миллионов).
Тем или иным образом, на болезни нашлась управа. Трудности географического и топографического порядка были побеждены умственной мощью, мышечной силой и большими деньгами. Временная железная дорога, созданная для обеспечения строительства канала, стала самой крупной железнодорожной сетью того времени. Передвигались горы, запруживались реки, затапливались леса и создавались новые острова. Зона Панамского канала превратилась в островок подстриженных газонов среди океана джунглей.
В августе 1914 года, когда в Европе еще только началась война, через новый канал прошел первый пароход.
В 1921 году, чтобы компенсировать потерю перешейка под названием Панама, Соединенные Штаты выплатили Колумбии 25 миллионов долларов. Монтажная склейка. Далее:
1978; Джимми Картер согласился на новый договор. В 2000 году канал будет возвращен местным жителям.
(Панамцам никогда не нравилась формулировка «в вечное пользование».) Зона стала Территорией, но большинство людей продолжали называть ее Зоной. «Генерал-ананас»[13] несколько подпортил дело, но не слишком. Все шло своим чередом. Незаметно приблизилось второе тысячелетие. На этом путеводитель Хисако заканчивался.
Шел теплый дождь, от земли исходил жаркий и терпкий растительный дух, казалось, в нем кипела жизнь, порожденная каким-то химическим колдовством без участия солнца. Было еще только шесть часов, но уже совсем стемнело, дождь все лил, его струи сверкали в лучах корабельных огней. Судно «Накодо» покачивалось на швартовых под легким вечерним бризом. Тяжелые капли дождя покрывали тусклую гладь маслянистых вод озера переменчивыми узорами, мгновенно расплывающимися точками и черточками. Воздух был таким густым и влажным, что было странно видеть, как быстро падают, пронзая его толщу, дождевые капли.
— Мисс Онода! Хисако! Вы совсем промокнете!
Она обернулась и увидела, как из своей каюты, расположенной на главной палубе, к ней вперевалку направляется Мандамус. Хисако стряхнула несколько капель со своей черной челки; дождь падал почти вертикально, и верхняя палуба надежно защищала ее. Но Мандамус отличался надоедливой заботливостью.
Тучный и импульсивный александриец Мандамус с оливковым цветом лица и подкрашенными сединами, философ и ходячая энциклопедия разнообразных познаний, удостоенный звания почетного доктора университетами трех континентов, взял руку Хисако и молодцевато запечатлел на ней поцелуй. Хисако, как обычно, улыбнулась и слегка поклонилась.
Господин Мандамус приглашающе выставил локоть. Они начали прогуливаться по палубе от кормы к носу.
— Где вы пропадали весь день? Я немного опоздал на ленч, но, полагаю, вы обедали у себя в каюте.
— Я играла, — ответила она.
Около надстройки палуба была сухой, а вдоль лееров виднелись темные пятнышки дождевых капель.
— Ах, так вы репетировали!
«Интересно, — подумала Хисако, рассматривая палубу, — а кто первым сообразил покрывать металлическую поверхность крошечными ромбовидными выпуклостями, чтобы на ней не скользили подошвы?»
— Стараюсь поддерживать форму, чтобы навык не заржавел.
— Пускай ржа грозит только этим судам, госпожа Онода, — сказал Мандамус, обводя их широким взмахом руки.
Они дошли до носового конца надстройки «Накодо»; дождь барабанил по крышкам люков, блестевших в лучах топовых огней до самого бака. По правому борту островками света в кромешной тьме пробивались сквозь сетку дождя огни «Ле Серкля» и «Надии». Хисако подумала: как там Филипп, что он сейчас делает?
Когда они занимались любовью вечером после плавания среди подводных руин, еще перед тем, как ей приснился кошмар, Филипп обнимал ее за плечи, обхватив сзади под мышки, так что тело ее изогнулось. У Хисако появилось тогда странное чувство, будто на плечах надет акваланг и его лямки врезаются в кожу. Ей припомнились шелковистое касание теплой воды и вид плывущего впереди длинного загорелого тела Филиппа: трепещущая сетка солнечных бликов, пробивавшихся сквозь мелкую рябь наверху, расчертила пересекающимися линиями такую любимую географию его спины и ног.
11 
