очень нудно 
64 
Она задумалась.
— Ты говоришь так, будто ты не член банды, — сказала она.
— Пока нет. Я только стараюсь попасть к ним.
— Он очень тебя ценит, говорит о тебе только хорошее.
— Что же, например?
— О, что ты очень сообразительный. И что ты сорвиголова. Я сама этого слова не люблю. Он мог бы сказать, что ты смелый, дерзкий или бесстрашный, он мог бы сказать, что ты безрассудный. Ничего, если я спрошу, сколько тебе лет?
— Шестнадцать, — ответил я, слегка приврав.
— Надо же. Надо же, — сказала она, искоса взглянув на меня и потупившись. Она немного помолчала. Потом отпустила мою руку, я почувствовал облегчение и сожаление одновременно. — Ты, должно быть, что-то сделал для них, раз они узнали о тебе и выбрали изо всех других.
— Каких других? Это же не Гарвардский университет, миссис Престон. Они случайно обратили на меня внимание, вот и все. Так и возникла связь. Это банда, они принимают решения по ходу дел. Используют то, что подвернулось под руку.
— Ясно.
— Я попал к ним тем же путем, что и вы.
— Я не знала. Я даже думала, что ты чей-нибудь родственник.
Мы спустились с холма к реке, дошли до середины моста, остановились у деревянных перил и стали смотреть на воду, падающую с широкой отмели на скалы и валуны.
— Если я могу на них накапать, — наконец сказала миссис Престон, — то и ты ведь тоже?
— Если они не возьмут меня к себе, — сказал я, — то кое-что о них я смогу рассказать. Если они почему-то решат, что я им не нужен. Да. От мистера Шульца все что угодно можно ждать. Покажется ему, что я опасен для них, и этого будет достаточно.
Она повернулась и посмотрела на меня. Выражение ее лица стало озабоченным, может, даже испуганным, хотя, вглядываясь в волны света, которые излучали ее бледно-зеленые глаза, ничего определенного сказать было нельзя. Если она испугалась за меня, мне этого не надо, это унизительно, раз уж она так уверена в своей распрекрасной жизни, то почему она отказывает в точно такой же уверенности мне?! Это был очень опасный момент наших отношений, когда стало ясно, что мы заботимся друг о друге, мысль о том, что она смотрит на меня снисходительно, как на ягненка в стае волков, была мне невыносима, я хотел с ней равенства во всем. Я притворился, будто считаю, что она боится за себя.
— Я думаю, вам не о чем беспокоиться, — сказал я голосом, не допускающим возражений. — Насколько я знаю, у мистера Шульца нет оснований не доверять вам. И даже если бы у него такие основания были, он бы все сделал, чтобы убедить себя в обратном.
— В обратном? Почему?
— Потому, мисс Лола, я хотел сказать, мисс Дрю, вернее, миссис Престон. Потому. — Мне показалось, что я обидел ее, и мне стало не по себе. Я старался показать ей, что уже стал мужчиной, которому подобают грубые манеры и резкие суждения. И тут я отстранился от нее, и она догадалась, что я имею в виду, и заулыбалась, а я начал смеяться, и она шагнула вперед, пытаясь схватить меня за руку, и, поскольку я сопротивлялся, она, не переставая, словно маленькая девочка, повторять «Почему, скажи почему», притянула меня к себе.
Мы стояли на деревянном мосту, я ощущал на своем лице тепло ее дыхания.
— Потому что, как знают все, кроме вас, мистер Шульц очень падок на блондинок.
— А откуда они знают?
— Знают, — сказал я. — Об этом даже в газетах писали.
— Я не читаю газет, — прошептала она.
В горле у меня пересохло.
— Как же вы узнаете новости, если не читаете газет? — сказал я.
— А зачем мне новости? — спросила она, глядя мне прямо в глаза.
— Ну конечно, если вы не работаете, то и знать вам ничего не надо. Но когда осваиваешь профессию, должен быть в курсе новостей.
Колени мои подгибались, от жары меня подташнивало, мне казалось, что я тону в ее глазах. Я желал ее с такой неодолимой силой, что желание, словно кровь, растеклось по всему телу, причиняя мне чисто физическую боль; я желал ее кончиками пальцев, коленями, мозгом, маленькими косточками ног. Только член мой в тот момент оставался спокойным. Я желал ее тем местом за нёбом, где начинаются слезы, тем кусочком горла, где ломающийся голос раскалывает слова.
— А вот тебе и последняя новость, — сказала она. И поцеловала меня в губы.
В воскресенье утром мы все, чистые и сияющие, стояли перед церковью Святого Варнавы, даже Лулу оделся в темно-синий двубортный костюм, который был сшит так, чтобы как можно лучше скрывать кобуру и пистолет, висевшие слева под мышкой. Должно быть, шла последняя неделя августа, погода постепенно менялась, свет становился другим, на холмах за моим окном появились побледневшие деревья с маленькими желтеющими пятнышками, а здесь, перед церковью, с реки дул свежий ветер, женщины прихода, поднимавшиеся по ступеням крыльца, прижимали к ногам подолы платьев. Пока мы стояли в ожидании, мой летний костюм приятно продувало ветром, правда, прическа взлохматилась, а бриолиновая корочка кое-где нарушилась.
64 
