очень нудно 
43 
— Здесь кто-то есть? — спросил он, застывая на месте. — А… — Глаза его влажно заблестели. — Они вернулись. Я ощущаю запах их обоих.
— Вернулся только я, — с громко бьющимся сердцем сказал Рауль, внезапно холодея.
— Нет, — мягко, но настойчиво произнес Лал. — Я ощущаю запах вас обоих.
Лал, одетый для выступлений в потертый шелковый халат, с блестящим кинжалом, у пояса, осторожно шагнул вперед, чуть вытянув перед собой руки.
— Придется забыть о прошлом, Лал.
— После всех оскорблений, которые нанес мне Роджер?! — негромко выкрикнул Лал. — О нет. После того, как вы оба украли у нас представление, обращались с нами, как с какими-то отбросами, так что нам пришлось объявить забастовку? Ты забыл?
Незрячие глаза Лала превратились в узкие щелочки.
— Тебе, Рауль, лучше покинуть нас. Если ты останешься здесь, ничего хорошего не выйдет. Я расскажу в полиции про разорванную рекламу на холсте, и тогда тебе придется несладко.
— Про разорванную рекламу?
— У входа в цирк висел холст, на котором были нарисованы вы с Роджером — желтыми, красными и розовыми красками. Мимо идущие зрители видели на холсте надпись: «СИАМСКИЕ БЛИЗНЕЦЫ». Четыре недели назад, однажды вечером я услышал треск рвущейся ткани. Я побежал на этот звук и запутался в разорванном холсте. Тогда я позвал своих товарищей. Они мне сказали, что это холст с твоим и Роджера изображением. Холст был разорван точно посередине. Оторвали как раз ту часть, где был ты. Если я расскажу об этом полиции, ничего хорошего для тебя не будет. Я сохранил оторванный кусок холста. Он у меня в палатке…
— Какое это имеет ко мне отношение? — рассердился Рауль.
— Ответить способен только ты, — тихим голосом произнес Лал. — Может, я тебя шантажирую. Если ты уедешь отсюда, я никому не скажу, кто в тот вечер разорвал холст надвое. Если же ты останешься, мне придется объяснить полиции, почему ты иногда желал Роджеру смерти и хотел от него избавиться.
— Пошел вон! — неожиданно крикнул отец Дэн. — Убирайся отсюда! Начинается представление!
Лал исчез. С шорохом закрылись створки входа в палатку.
Когда Рауль и отец Дэн допивали бренди в бутылке, началась суматоха. Сначала разошлись львы: они начали рычать, бросаться на стенки своих клеток, да так, что трещали их железные прутья. Слоны трубили, верблюды высоко подпрыгивали в облаках поднятой ими же пыли, электричество погасло. Кругом метались люди. Лошади срывались с коновязей и носились вокруг палатки владельца цирка, усиливая всеобщее замешательство. Львы начали рычать еще громче, так что казалось, что у всех не выдержат барабанные перепонки.
Отец Дэн выругался, случайно сбросил недопитую бутылку из-под бренди на землю и выскочил из палатки наружу. Он изрыгал ругательства, размахивал руками, хватал за что попало помощников и громовым голосом отдавал приказания прямо им в уши. Кто-то громко вскрикнул, однако голос кричавшего потонул в невероятном шуме, стуке копыт животных и всеобщей неразберихе. Ужас охватил толпу, стоявшую у касс и покупавшую билеты на представление. Люди с криками бросились врассыпную. Дети визжали от страха!
Рауль схватился за столб, поддерживавший палатку, и повис на нем. Тут же мимо него пронеслось несколько обезумевших лошадей.
В следующее мгновение опять загорелся свет. Не прошло и пяти минут, как помощники собрали вместе всех лошадей. Вспотевший, раскрасневшийся, не перестававший всех клясть папа Дэн подвел итог этого переполоха, определив общий урон как незначительный. Все вокруг успокоилось. И все были в полном порядке, за исключением индуса Лала. Его нашли мертвым.
— Отец Дэн, — сказал кто-то, — идите и посмотрите, что сделали с ним слоны.
Слоны прошлись по телу Лала, и оно выглядело теперь словно небольшой темного цвета коврик, сотканный из трав. Его голова была глубоко вдавлена в опилки, окрасившиеся в красный цвет. Лал уже ничего никому не мог сказать.
Рауль вдруг почувствовал тошноту, и ему пришлось отойти в сторону, скрипя зубами. С трудом соображая, где он находится, Рауль вдруг увидел, что стоит перед балаганом, в котором они с Роджером провели десять лет своей ненормальной, кошмарной жизни в цирке.
Мгновение он колебался, затем раздвинул занавески вошел внутрь.
В цирке сохранились знакомые запахи. Все здесь напоминало о прошлом. Крыша, подпираемая синего цвета столбами, прогибалась внутрь наподобие огромного серого брюха. Электрические лампы без абажуров освещали видавший виды, но еще крепкий манеж, разрисованный снежинками, и прямоугольные ряды кресел, на которых расположились толстые и худые, безрукие и безногие, а то и вовсе незрячие уроды. В воздухе приглушенно жужжали «живые лампочки» — большие жирные жуки-светлячки, отбрасывавшие неровный свет на странно онемевшие, нахмуренные лица этих необычных человеческих созданий.
43 
