91 
Итак, Франсуа весной предстояло завершить учебу в орлеанском коллеже.
– Какое ремесло привлекает тебя? – спросила Жанна.
– Художника и иллюстратора книг, – ответил он с некоторым вызовом во взгляде.
Ответ этот удивил Жанну. Но еще больше она удивилась, когда он показал ей листок, исписанный каллиграфическим почерком и украшенный рисунками: это была строфа из "Лэ" Франсуа Вийона. От волнения у нее перехватило дух. Взгляд ее задержался на позолоченной заглавной букве, выписанной на лазурном фоне, в центре которой сверкала серебряная звезда.
- Владычица небес, властительница ада,
- Царица светлая земных полей и вод…[50]
– Где ты это нашел?
– Списал с твоей книжки.
Жозеф изучил листок и восхищенно поднял брови:
– Как ты научился так хорошо рисовать? Франсуа с улыбкой развел руками:
– Рассматривая. И пробуя.
Каждая буква была выведена с таким изяществом и точностью, что Жозеф задумался. Франсуа ничего не знал о печатне. И, по уверению Жанны, он пребывал в полном неведении относительно того, кто его настоящий отец. Мир и впрямь был полон совпадений: Франсуа невольно соединил две нити судьбы Жанны.
– Твое умение пригодится, ты еще даже не знаешь как, – сказал Жозеф.
И он объяснил, что такое печатня, как мастер гравирует и выплавляет литеры. Глаза Франсуа заблестели.
– Но где же все это можно делать?
– Это мы с твоей матерью и пытаемся выяснить. Юноша пришел в восторг. Но почему надо так долго ждать?
Жозеф и это ему объяснил.
В середине марта пришло письмо от Феррандо из Майнца, где он повидался с Шёффером, которого его рассказ очень удивил. Шёффер знал, что тесть увез в Париж принадлежности для печатни, но полагал, что они были конфискованы Сорбонной: именно по этой причине его жена, дочь Фуста, уехала, не сделав даже попытки забрать их, поскольку предвидела, с какими трудностями столкнется. Она не смогла бы вывезти из Парижа двенадцать тяжелых ящиков – ее сразу бы схватили агенты университета.
В заключение Феррандо предлагал устроить встречу всех заинтересованных сторон на постоялом дворе "Олень святого Губерта" в Страсбурге на Пасху.
Жанна обрадовалась. Значит, ее преступное деяние в Верноне оказалось не напрасным. А Жозеф со своей стороны обрадовался еще и выбору места, ведь Страсбург был не только центром торговли, но и городом с вольным, независимым духом.
Пасхальное воскресенье 1467 года стало одним из самых счастливых дней в жизни Жанны де л'Эстуаль, а постоялый двор "Олень святого Губерта" – одним из самых чарующих мест на большом ковре ее жизни.
Там сошлись Петер Шёффер, его жена Тина, их сын Арминий, Жанна, Жозеф, Франсуа, кормилица и Деодат, Феррандо, Анжела с дочкой и ее кормилицей, наконец, Карл Кокельман, подмастерье Шёффера. Они съели двух жареных гусей, шесть мисок разного салата и множество куличей с миндалем и изюмом, которые воодушевили Жанну новыми кулинарными идеями, а также выпили одиннадцать бутылок рейнского вина и полную фляжку кирша.
Даже деревья вокруг постоялого двора помахивали ветками в знак приветствия.
Петер Шёффер, мужчина лет пятидесяти, худой, с загорелым лицом и седой остроконечной бородкой, делавшей его похожим на священника, отличался пронизывающим взором темных глаз и энергичной жестикуляцией. Его жена напоминала ранетовое яблочко – такая же крепкая и простая.
Тайна раскрылась во время обеда: по словам Шёффера, которому тесть написал из Парижа, Фуст сомневался, сможет ли печатня по-настоящему заинтересовать банкиров: дело слишком новое, рискованное и дорогое. Именно поэтому он вступил в переговоры с Сорбонной, хотя никаких обязательств на себя не брал. Печатник вовсе не хотел вести двойную игру, он просто искал возможность возместить расходы, которые понес в те годы, когда оплачивал работу Генсфлейша. Но предварительные беседы с одним из регентов парижского университета, чье имя Фуст, правда, не назвал, сразу насторожили его, ибо тот заявил, что печатня – опасное изобретение, чреватое подстрекательством к бунту; равным образом он полагал, что оборудование для печатни должно быть помещено под охрану городской стражи, иными словами – конфисковано. Не сомневаясь, что эту точку зрения разделяют и его коллеги, Фуст решил никому из университетских не открывать, где хранятся ящики.
– Отец очень боялся, – сказала Тина Шёффер, – что люди из Сорбонны хитростью завладеют оборудованием. Более того, он не исключал, что его самого силой задержат в Париже и принудят работать на них. Я воспользовалась сумятицей, вызванной чумой, и бежала оттуда, поскольку сама боялась, что меня схватят и под пыткой заставят признаться, где спрятаны ящики.
91 
