150 
Париж?!
Выходит, Эминент врал, демонстрируя во сне Париж Грядущего...
Нахлынули звуки: шелест прибоя, гомон чаек. Море начиналось совсем рядом, в десятке шагов. Горки бурых водорослей источали резкий запах йода. В песке копошились мелкие крабы. Водная гладь безмятежно переливалась солнечными бликами. Вдали, разметанные ветром, таяли клочья перистых облаков. И ни одной железной птицы в небе, ни одного корабля в море – до самого горизонта!
Полно, Будущее ли это?! Или его выбросило на необитаемый остров, как Робинзона Крузо, героя романа Дефо? Разве в Будущем еще остались такие острова?
Что-то сверкнуло слева, на краю поля зрения. Мир послушно крутнулся, проворачиваясь на сто восемьдесят градусов вокруг вертикальной оси. Сто восемьдесят градусов – это три раза по шестьдесят. Операция симметрии.
Однако симметрией за спиной Шевалье и не пахло.
Рукотворный лабиринт простирался на пару лье в глубь острова. Стены из знакомого, тускло-серебристого материала возвышались на половину человеческого роста. Они сверкали слюдяными изломами и электрическими искрами. От мигания бликов у Огюста должны были заслезиться глаза, но ничего такого не произошло.
Все виделось ярко и неправдоподобно резко.
Стены лабиринта змеились, изгибались, закручивались спиралями. Сходясь и разбегаясь в стороны, они образовывали резервуары круглой, треугольной или нарочито неправильной формы. В многообразии крылась система – цикличность, повторяемость – но Огюст не мог ее постичь. Лабиринт походил на чрезвычайно сложный организм в разрезе.
Он припомнил занятия по анатомии. «Кишечник со множеством желудков», – пришло в голову не слишком аппетитное сравнение. Мгновением позже, когда он разглядел, чем заполнен лабиринт, его едва не вывернуло наизнанку. По «руслам» текла бурая с прозеленью жижа. Скапливаясь в резервуарах, она бурлила, пузырилась грязной пеной, закручивалась воронками и меняла цвет.
Как завороженный смотрел он на это противоестественное движение. Ноздри вдыхали запах кислой прели. Опять блеснул мертвенный свет, и Огюст успел засечь источник. Неподалеку возвышалась малая пирамида. На вершине ее тлел едва заметный синий огонек – точь-в-точь коронный разряд, который им демонстрировали в лаборатории.
Э-э, да тут у нас не одна – две... три... пять пирамид! Мысленно соединив их прямыми линиями, Огюст вздрогнул. Пирамиды образовывали вокруг лабиринта классическую пентаграмму оккультистов. Куда он попал? Зачем людям Будущего – такое?!
Растерянность грозила перерасти в панику.
Переведя дух, он уставился на море, надеясь успокоить нервы созерцанием идиллии. И обнаружил черный плавник – тот уверенно резал лазурную гладь. Дельфин? Акула? Существо быстро двигалось к берегу. Вот сквозь воду обозначились контуры темного, вытянутого тела...
Когда тварь с размаху вылетела на берег, Огюст попятился. Он так и не смог определить, что это было. Плоть «рыбы» вспучилась четырьмя короткими лапами. Существо подбежало к стене лабиринта, встало на дыбы – и, перевалившись через край, с чмоканьем ухнуло в жижу!
Больше оно не появилось.
Огюста передернуло. Он не сомневался: жижа растворила тварь, как желудочный сок растворяет пищу.
Над резервуаром возник бурый нарост. Он рос, как скользкий полип, пока не начал приобретать очертания человеческой фигуры. Минута, другая... Человек выпрямился, повел плечами, встряхнулся мокрым псом. Во все стороны полетели брызги слизи. Рожденный из жижи открыл глаза, глянул на Огюста, которого прошиб холодный пот. Губы человека тронула саркастическая улыбка – и за спиной его вдруг распахнулись кожистые крылья! Оттолкнувшись мускулистыми ногами, демон взмыл ввысь, его тень накрыла Шевалье...
Огюст закричал.
Хрустальная пурга окутала его звенящим саваном. Подхватила, унесла прочь, сквозь тоннель с бешено вращающимися стенками – и извергла наружу. Он увидел розоватую поверхность зеркала, свое лицо, искаженное ужасом, – и лишился чувств.
...в мансарде царила тьма.
Свечи в бра догорели. Во рту пересохло. Тело дрожало, как в лихорадке, ноги едва слушались. С трудом удалось найти и зажечь свечу. В недрах буфета нашелся кальвадос, припрятанный на черный день. С третьей попытки он сумел выдернуть пробку. Жгучее счастье, дыша ароматом яблок, хлынуло в глотку. Даже не подумав о стакане, он прикладывался к спасительному горлышку еще и еще, пока не опорожнил бутылку «Boulard» наполовину. Лишь тогда руки наконец перестали трястись.
150 
