очень нудно 
93 
— Ревную вас к Стивену, дорогая.
В своем уничижении перед юностью Сара вообразила, что Генри, конечно же, влюблен в Сюзан. В сердце ее воткнулись ледяные сосульки, но она тут же сознала абсурдность такого предположения и безмерно возрадовалась. Это она, Сара, ревновала. Она засмеялась, смеялась громко и долго. Генри пожал плечами.
— Что тут смешного…
— Ага, не понимаете, не понимаете, — поддразнила она, стоя вплотную к нему, как Стивен стоял вплотную к Сюзан.
Генри скривил физиономию, как будто лимон сжевал.
— Сара, — произнес он тихо, как будто с упреком.
Они стояли рядом, касаясь друг друга, окатываемые чередующимися волнами блаженства, раскаяния, угрызений совести. Сара не чувствовала никакой зависти к Сюзан, глаза которой откровенно кричали Стивену, уж сознавала она это или нет: «На, возьми меня!». Что ж, спальни-то на одном этаже, далеко ходить не надо. Сара не способна была постичь, как Генри сможет не посетить ее саму этой ночью — и сознавала также, что это невозможно. Ведь скоро прибудет его жена.
Пора на сцену. Труппа исчезла в новом здании, Генри проследовал за исполнителями. Стивен и Сара направились к стульям для зрителей.
— Влюбленный выглядит полным идиотом, — процитировал Стивен.
— Но любовь — благороднейшая форма слабоумия, — парировала Сара.
— Вы очень добры, Сара.
— Вам не приходило в голову, что раз уж я безнадежно влюблена, то, естественно, пытаюсь себя подбодрйть.
— Вам давно известно, что я беззастенчивый эгоист, и потому ваша влюбленность интересует меня лишь постольку, поскольку у меня есть товарищ по несчастью.
— Любящий лишен всякого разумения. Но лучше час самоотверженной любви, чем целая жизнь, прожитая бесцветно.
— Да, но не забывайте, что поэты говорят о любви, а не о горе. Быть влюбленным можно и не желая себе смерти.
— Признаю, об этом я забыла.
Генри отошел посмотреть на новое здание, понаблюдать за процессом освоения его пользователями, а она осталась в заднем ряду, на всякий случай придерживая место рядом. Затылок ей почти щекотали розовые мальвы, напоминавшие сидевших на ветках мотыльков. Далее куст желтых роз. Зеленый газон… Спокойный, уравновешенный ландшафт, совершенно английский. И столь хорош для оформления спектакля… Однако это солнце и эта почва не для Жюли. И здесь не случится то, чего не предусмотрели и что случилось во Франции: сотни незапланированных зрителей не облепят лужайку, не будут толпиться между пиниями, дубами, оливами и скалами, как разбойники и бродяги — деталь, придавшая дополнительное очарование французским гастролям.
Начало. Четыре блестящих офицера (трое из них статисты) вышли к двум ожидающим их женщинам. Женская пара, однако, сильно изменилась, баланс между матерью и дочерью сместился. Жюли намного активнее. Салли сильно похудела, до прежней статной матроны ей далеко, алое платье ушито, там и тут что-то подложено; дама она высокая, стройная, ее поучения и наставления дочери приобрели налет соперничества, ибо, естественно, офицеры не слепы и не могут оставить такую красавицу без внимания. Интересный аспект, но не то, что было задумано.
В остальном все по-прежнему. Поль ухаживает за Жюли под аккомпанемент пресноватой баллады, Сильвия Вэрон плачет над разбитыми мечтами о будущем дочери. Цикады отсутствуют, но дрозд в боярышнике забеспокоился во время бегства любовников. Затем действие перенеслось на юг Франции — так утверждалось в программке. Тут сомнения рассеялись: на юге, во Франции, Жюли чувствовала себя лучше. До Мартиники оттуда рукой подать, вот она, за морями. Здесь же Мартиника воспринималась сквозь призму тропических островов капитана Кука и гедонизм южных морей (даже океан, между прочим, иной). Жюли и ее маман смотрелись как заблудившиеся викторианские дамы, и сентиментальную балладу зрители приветствовали ассоциативным смешком, не имеющим ничего общего с Жюли. Кто из собравшихся не помнил дедушек да прабабушек с тетрадями нот и пластинками на семьдесят восемь оборотов, собравшихся вокруг фортепиано, из которого какая-нибудь юная или не столь юная леди извлекала «Индийские любовные ритмы» либо «Дорогу в Мандалай»? В Бель-Ривьере Жюли, отвергаемая обществом, тем не менее, признавалась дальней родственницей мадам де Севинье, мадам де Жанлис, духовной дочерью Жорж Санд. Здесь же эта страстная особа вызвала в памяти сестер Бронте, жизнь которых окутана вечным серым дождем. Здешняя публика не растворялась в повествуемой истории, в отличие от тамошней, внимавшей повествованию в лесах, в которых эта история рождалась, под музыку реки и цикад, перемежавшуюся с музыкой Жюли.
93 
