Последние отзывы

  104  

— Один вечер, — сказал старик. — И поэтому я помню его всю жизнь. Он увлек мою любимую девушку.

— Всегда одно и то же, — сказала Наташа.

— Это было до тебя, друг мой, а значит-не было вообще, -ответил Кунин. — Нет, Илья, не делайте на меня стойку, я вам очень мало о нем расскажу. После того вечера у меня неоднократно была возможность с ним встретиться, но я этого избегал. Да-да. И не смотри на меня, как Вольтер на церковь, Ленин на буржуазию, а интеллигент на клопа. Я же не знал, что спустя почти семьдесят лет станет необходимо, чтобы я с ним встречался чаще. Мне одного вечера хватило по горло. Он у меня первую любовь порушил. Увидав его, она ко мне остыла напрочь. Мне было семнадцать лет. А ему, между прочим, лет на десять больше.

— Ровно на десять, — пробормотал Рубин.

— Вот и мог бы иметь сочувствие к юной страсти. А он ее очаровал и увлек. Он весь из себя красавец был. Я тоже, но я тогда еще не расцвел. Кстати он весь покалеченный был, только-только сросся. Самолет у него разбился вместе с ним.

— Да, это он, — кивнул Рубин. — А стихов не читал?

— Много читал. Не помню, свои ли. Декадентские какие-то. Или символистов. Я это всегда путал. А одно превосходно помню, после я натыкался на него. Ходасевича такое странное стихотворение. Об авиаторе. Кажется, так и называется. Как его манит к себе земля. Очень это впечатлило всех тогда в сочетании с его личной судьбой. И отчасти мою судьбу решило. Ах, как я любил эту Анечку!

— Так же звали его жену! — изумился Рубин. — Сколько ей было лет?

— Анечка была моя ровесница. Мы собирались в Москве на Солянке, дом я отлично помню. Это было у родителей Сеньки Туровского, он учился тогда в консерватории. Или только собирался? Потом стал пианистом, потом нэпманом. Да-да, открыл кафе, где сидел за пианино все вечера, а на кассе была его жена, она же, по-моему, готовила еду. Кстати, у нее был бюст в точности, как у кассы. После посадили их обоих, когда нэп закрыли. А Бруни, он тогда, кажется, к его родителям зашел, но ввязался в нашу юную компанию, где все от него сомлели.

— Старшая дочь родилась у него в двадцать первом, — задумчиво проговорил Рубин.

— Анечка вполне могла рожать, — мечтательно сказал Кунин.

— Он играл вам? — спросил Рубин.

— Вот! Играл, отдаю должное, превосходно. Главный же талант был — в импровизации. Я тебе не буду всяких наших музыкальных терминов приводить, ты все равно в них разбираешься, как воробей в лингвистике… ты, кстати, знаешь, Наташка, что у нашего гостя нет ни слуха, ни голоса?

— Не отвлекайтесь, — попросил Рубин.

— Он божественно импровизировал. И на музыкальные темы, и на литературные. И весьма владел инструментом, это тебе тоже вряд ли понятно, но он был с ним на ты, это нечасто. Может быть, именно его импровизация тогда решила дело с Анечкой?

— Ну не паясничай, Илье ведь не нужна твоя запоздалая печаль, вспомни еще что-нибудь про Бруни, — сказала Наташа.

— Не смей мешать мне на закате дней мыслить, почему зачах мой рассвет, — надменно ответил Кунин. — Может быть, я был бы счастлив с ней. Знаешь, Илья, он был в свитере и кожанке. Торчал воротник рубашки. Очень порывистый, быстрый, яркий. Самое главное я скажу тебе сейчас, я на самом деле все время думаю об этом, просто женщина мне мешает размышлять. Не та женщина, а эта, заметь. Меня всегда отвлекали женщины, хотя музыку я любил не меньше, просто не та судьба. Вот что главное, и в этом тебе надо мне поверить: он был обречен. Да, да, не вскидывайся, обрати лучше внимание, что я даже не спросил тебя, как он закончил жизнь. И вовсе не случайно не спросил. Он был обречен. И очень вскоре. А теперь подтверди мне, что я прав.

И Кунин тяжело, без тени улыбки, посмотрел на Рубина. Рубин кивнул. Открыл было рот, но Кунин остановил его:

— Сейчас расскажешь, дай объяснить. Он поднял свою рюмку, но отвел ее, когда Рубин потянулся чокнуться.

— Давай не чокаясь. Возьми рюмку, Наталья. Помянем этих обреченных и всех прочих вместе с ними.

Они выпили. Кунин нюхнул корочку от того же сырного ломтя и аккуратно положил ее на стол.

— Твой Бруни был человек очень способный, очень чистый и светлый. Увлекающийся и слишком заметный. Прятаться, ловчить, видоизменяться он просто не умел. Очевидно, так же, как лгать. Ты, я надеюсь, понимаешь разницу между ложью и враньем? Вранье — штука бытовая, я врал всю жизнь. Правда, только женщинам. Кроме Натальи, разумеется.

— Ну, знаешь, — возмутилась Наташа, но Рубин умоляюще на нее посмотрел, и она умолкла. Кунин усмехнулся, с нежностью глядя на жену.

  104