92 
Она не стала с ним разговаривать.
Солнце уже заходило, когда он позвал детей:
— Идите сюда! Все готово!
Дом безмолвствовал.
— Я заперла их в чулане, — сказала Мария.
— Это еще зачем? — рассердился Бодони.
— Твоя ракета разорвется и убьет тебя, — сказала она. — Какую уж там ракету можно купить за две тысячи долларов? Ясно, что распоследнюю дрянь.
— Послушай, Мария…
— Она взорвется. Да тебе с ней и не совладать, какой ты пилот!
— А все-таки на этой ракете я полечу. Я ее уже приспособил.
— Ты сошел с ума.
— Где ключ от чулана?
— У меня.
Он протянул руку:
— Дай сюда.
Мария отдала ему ключ.
— Ты их погубишь.
— Не бойся.
— Погубишь. У меня предчувствие.
Он стоял и смотрел на нее.
— А ты не полетишь с нами?
— Я останусь здесь, — сказала Мария.
— Тогда ты все увидишь и поймешь, — сказал он с улыбкой. И отпер чулан. — Выходите, ребята. Пойдем со мной.
— До свиданья, мама! До свиданья!
Она стояла у кухонного окна, очень прямая, плотно сжав губы, и смотрела им вслед.
У входного люка отец остановился.
— Дети, — сказал он, — мы летим на неделю. После этого вам надо в школу, а меня ждет работа. — Он каждому по очереди поглядел в глаза, крепко сжал маленькие руки. — Слушайте внимательно. Эта ракета очень старая, она годится только еще на один раз. Больше ей уже не взлететь. Это будет единственное путешествие за всю вашу жизнь. Так что глядите в оба!
— Хорошо, папа.
— Слушайте, старайтесь ничего не пропустить. Старайтесь все заметить и почувствовать. И на запах, и на ощупь. Смотрите. Запоминайте. Когда вернетесь, вам до конца жизни будет о чем порассказать.
— Хорошо, папа.
Корабль был тих, как сломанные часы. Герметическая дверь тамбура со свистом закрылась за ними. Бодони уложил детей, точно маленькие мумии, в подвесные койки и пристегнул широкими ремнями.
— Готовы?
— Готовы! — откликнулись все.
— Старт!
Он щелкнул десятком переключателей. Ракета с громом подпрыгнула. Дети завизжали, их подбрасывало и раскачивало.
— Смотрите, вот Луна!
Луна призраком скользнула мимо. Фейерверком проносились метеориты. Время уплывало змеящейся струйкой газа. Дети кричали от восторга. Несколько часов спустя он помог им выбраться из гамаков, и они прилипли носами к иллюминаторам и смотрели во все глаза.
— Вот, вот Земля!
— А вот Марс!
Кружили по циферблату стрелки часов, за кормой ракеты розовели и таяли лепестки огня; у детей уже слипались глаза. И наконец, точно опьяневшие бабочки, они снова улеглись в коконах подвесных коек.
— Вот так-то, — шепнул отец.
Он на цыпочках вышел из рубки и долго в страхе стоял у выходного люка. Потом нажал кнопку.
Дверца люка распахнулась. Он ступил за порог. В пустоту? Во тьму, пронизанную метеоритами, озаренную факелом раскаленного газа? В необозримые пространства, в стремительно уносящиеся дали? Нет. Бодони улыбнулся.
Дрожа и сотрясаясь, ракета стояла посреди двора, заваленного металлическим хламом.
Здесь ничего не изменилось — все те же ржавые ворота и на них висячий замок, тот же тихий домик на берегу реки, и в кухне светится окошко, и река течет все к тому же далекому морю. А на самой середине двора дрожит и урчит ракета и ткет волшебный сон. Содрогается, и рычит, и укачивает спеленатых детей, точно мух в упругой паутине.
В окне кухни — Мария.
Он помахал ей рукой и улыбнулся.
Отсюда не разглядеть, ответила она или нет. Кажется, чуть-чуть махнула рукой. И чуть-чуть улыбнулась.
Солнце встает.
Бодони поспешно вернулся в ракету. Тишина. Ребята еще спят. Он вздохнул с облегчением. Лег в гамак, пристегнулся ремнями, закрыл глаза и мысленно помолился: только бы еще шесть дней ничто не нарушало иллюзию. Пусть проносятся мимо бескрайние пространства, пусть всплывут под нашим кораблем багровый Марс и его спутники, пусть не будет ни единого изъяна в цветных фильмах. Пусть все происходит в трех измерениях, только бы не подвели хитро скрытые зеркала и экраны, что создают этот блистательный обман. Только бы должный срок прошел и ничего не случилось.
Он проснулся.
Неподалеку в пустоте плыла багровая планета Марс.
— Папа! — Дети старались вырваться из гамаков. Бодони посмотрел в иллюминатор — багровый Марс был великолепен, без единого изъяна. Какое счастье!
На закате седьмого дня ракета перестала дрожать и затихла.
92 
