очень нудно 
166 
— Но не буду женщиной-чудом.
— Если только не считать новую методику замены генов настоящим чудом, каковым ее считаю я.
— Если я и выживу, это не слишком поможет Регги.
— Поможет, если он по-настоящему любит вас. К тому же вы сможете вернуться к работе.
— Да, доктор. Может быть, я и останусь в живых. Но при всех благих намерениях для Регги это будет означать смерть.
— Не думаю, что будущее для вас двоих исчерпывается каким-то одним делом. Еще очень многое может ожидать вас впереди. Как бы то ни было, мне необходимо как можно скорее узнать, каким будет ваше решение относительно операции. Доктор Дюваль готов провести ее уже в воскресенье. Но прежде ему нужно ваше согласие.
Миссис Мур медленно покачала головой:
— Я не могу принять такое решение в одиночку. Мне нужно поговорить с Регги.
Клейнберг видел, что она все еще не в состоянии осмыслить, куда же подевалось ее чудо.
— Не вижу смысла затягивать с этим делом,— жестко сказал он.— В случае бездействия исход может быть только один.
— Для остальных я все еще остаюсь чудо-женщиной и могу хоть чуть-чуть продлить успех Регги. А он, возможно, найдет кого-нибудь с другим мнением, кто скажет церкви, что чудо со мной все-таки произошло.
У Клейнберга больше не было сил что-либо доказывать.
— Ну, как знаете.— Он поднялся со стула.— Решать вам. Однако окончательное решение от вас требуется к завтрашнему дню, самое позднее к субботе.
— Я поговорю с Регги,— пообещала она.
13
ПЯТНИЦА, 19 АВГУСТА
Жизель Дюпре, как загипнотизированная, смотрела на часы, стоящие на каминной полке. Стрелки на них показывали полдвенадцатого дня.
Она с трудом оторвала зачарованный взгляд от циферблата и перевела его на входную дверь, ожидая стука, которого, по ее расчетам, следовало ожидать в любую секунду.
Жизель возвратилась в квартиру более получаса назад в ожидании предполагаемого прихода Сергея Тиханова. Она пораньше завершила свои дела в городе, проведя обычный тур по Лурду для группы итальянских паломников. Экскурсия закончилась без двадцати одиннадцать. Эти двадцать минут полагались ей на отдых перед следующей группой. Но она вновь пожаловалась на мигрень, заявив директору Пиренейского агентства, что ей необходимо срочно отправиться домой и улечься в постель. Нельзя сказать, что ее уход был воспринят сочувственно и доброжелательно.
Она уже во второй раз уходила посреди рабочего дня, а потому, возвратившись, вполне могла получить уведомление об увольнении. Но Жизель уверила себя, что возвращаться не придется. Она включилась в игру с высокими ставками, и в случае выигрыша риск оправдается.
Со вчерашнего дня в ней жила уверенность, что она ведет беспроигрышную партию. В первую очередь потому, что ставка подстрахована. На тот случай, если Тиханов всерьез вознамерился проигнорировать ее, в качестве альтернативного источника денежных средств осталась Лиз Финч, которая с удовольствием купит компромат.
Если не одно, то другое. Но что-то обязательно сработает, повторяла самой Себе Жизель, когда стрелки подошли к одиннадцати тридцати. При этом ей по-прежнему верилось, что это все-таки будет Тиханов.
В одиннадцать тридцать семь ее уверенность несколько поколебалась.
Невероятно, чтобы дипломат такого ранга, как Тиханов, кандидат в премьеры Советского Союза, человек, который в случае чего столь много может потерять,— чтобы такой человек позволил выйти на свет разоблачениям, грозящим погубить все. А может, у него трудности с деньгами? Может, в этом причина задержки? Впрочем, Тиханову есть альтернатива.
Тем не менее ситуация начала беспокоить ее всерьез.
Ей очень не хотелось, чтобы все ее шансы свелись к одному источнику — Лиз Финч, которая тоже может встретить затруднения, вытрясая требуемую сумму из своего американского пресс-синдиката.
Постепенно солнечные перспективы, которые поначалу столь радовали Жизель, становились все мрачнее и мрачнее, хотя на улице вовсю сияло солнце.
И вдруг она резко крутанулась на месте. Кажется, кто-то тихонько постучал в дверь. Или она ослышалась?
— Кто там? — с замиранием сердца спросила Жизель.
Никто не ответил. Но следом в дверь постучали три раза — громко и отчетливо.
У Жизели словно камень с души свалился. Отбросив в сторону напускные холодность и равнодушие, она метнулась к двери и рывком распахнула ее. На пороге стоял он — с неулыбчивым гранитным лицом, обвислыми усами, в плотном темно-сером костюме и черном галстуке, которые делали его облик еще более угрюмым.
166 
