192 
— Нет, Йелсон, — сказал Хорза, — тебя я не возьму ни в коем случае, даже если решу идти вниз не один. — Он улыбнулся. Йелсон нахмурилась.
— Почему? — требовательно спросила она.
— Потому что ты нужна мне на корабле. Тебе придётся следить, чтобы Бальведа и наш командир отделения вели себя хорошо.
Йелсон прищурилась.
— Твоё счастье, если это все, — промурлыкала она.
Улыбка Хорзы стала шире. Он отвернул лицо, как будто ему хотелось сказать больше, но он почему-то не мог.
Бальведа сидела, болтая ногами, на слишком высоком сиденье и размышляла о том, что могло быть между Оборотнем и этой тёмной, покрытой пухом женщиной. Ей показалось, что она заметила какую-то перемену в их отношениях, выражавшуюся главным образом в том, как с ней обращался Хорза. Добавился новый элемент: что-то новое определяло его реакцию на неё, но Бальведа никак не могла это идентифицировать. Всё это было довольно интересно, но ничем ей не помогало. У неё хватало своих проблем. Бальведа знала свои слабости, и одна из них беспокоила её сейчас.
Она по-настоящему начинала чувствовать себя членом этой команды. Она наблюдала за Хорзой и Йелсон, которые спорили, кто должен сопровождать Оборотня после их возвращения на «Вихрь чистого воздуха» при следующем посещении Командной Системы, и не могла не улыбаться украдкой. Эта решительная, деятельная женщина была ей симпатична, даже если не отвечала взаимностью на её чувства, и она не находила в своём сердце той непримиримости, которую должна была ощущать по отношению к Хорзе.
Это была ошибка Культуры. Она считала себя слишком цивилизованной и умной, чтобы ненавидеть своих врагов. Вместо этого она пыталась понять их и их мотивы, чтобы получить духовное превосходство. После победы она умела обращаться с побеждёнными таким образом, чтобы они не стали снова врагами. Это была хорошая идея, пока ты не слишком сближаешься с врагом. Но если проведёшь с ним некоторое время, такая эмпатия может обернуться против тебя же. Рука об руку с этим деятельным сочувствием должна была идти какая-то отстранённая, нечеловеческая агрессия, но Бальведа чувствовала, что от неё она как-то ускользала.
Возможно, я чувствовала себя слишком в безопасности, подумала она. Возможно, дело в том, что в настоящее мгновение не было никакой непосредственной угрозы. Борьба за Командную Систему позади, поиски утекали в песок, напряжение последних нескольких дней спадало.
Ксоксарл работал быстро. Тонкий и узкий луч лазера коротко жужжал над каждой проволокой, заставляя её раскалиться докрасна, потом пожелтеть и побелеть, и когда идиранин напрягал мускулы, она с треском рвалась. Старик, лежавший под ногами идиранина, зашевелился и застонал.
Бриз всё усиливался. Из-под поезда начало выдувать пыль, и она кружилась у ног Ксоксарла. Он приставил лазер к следующему пучку проволоки. Оставалось ещё несколько. Он посмотрел на нос поезда. Там по-прежнему не было заметно никаких признаков людей или машины. Он посмотрел через плечо в другую сторону, на последний вагон и просвет между ним и отверстием туннеля, откуда дул ветер. Не было видно никаких огней и не слышно никакого шума. Воздух холодил глаза.
Он продолжил свою работу. Ветер подхватывал искры и бросал их на пол станции и на спину скафандра Эвигера.
Типично: как обычно, вся работа достаётся мне, думал Юнаха-Клосп. Он вытащил из шахты очередную связку кабелей. Проход за ним постепенно заполнялся обрезанными кусками и блокировал путь назад из этой узкой трубы.
Оно подо мной. Я чувствую. Я могу слышать. Я не знаю, что это такое и что оно делает, но я могу чувствовать и слышать. И там ещё что-то… какой-то другой звук…
Поезд был длинным, расчленённым зарядом в гигантской пушке, металлическим криком из чудовищного горла. Он мчался по туннелю подобно поршню величайшей из когда-либо построенных машин, обходил повороты и прямые отрезки, прожектора на мгновение затопляли светом путь перед ним, и он двигал перед собой километровую колонну воздуха, как будто это и был его воющий и рычащий голос.
* * *
С перрона поднялась пыль и облаком повисла в воздухе. С поддона, где сидел Эвигер, упала пустая банка из-под напитка и со стуком покатилась по перрону к носу поезда, натыкаясь на стены. Ксоксарл видел это. Ветер тянул его, проволока рвалась. Он освободил одну ногу, потом вторую. Вот на свободе вторая рука; с неё упали последние витки проволоки.
192 
