4

Проснувшись, Мэри обнаружила, что лежит в постели одна, а откуда-то из-за дома раздается звон гонга. За окном она увидела деревья, залитые мягким золотистым сиянием, бледно-розовые пятна солнечного света на белых стенах, подчеркивавшие шероховатость побелки. По мере того как она смотрела, пятна приобрели ярко-желтый оттенок, залив комнату золотом, отчего она стала выглядеть более тесной и пустой, нежели показалась Мэри прошлой ночью, в мерцании лампы. Несколько мгновений спустя в спальню вошел одетый в пижаму Дик. Он коснулся ее щеки рукой, и Мэри ощутила на коже мужа утреннюю прохладу.

— Как спалось? Хорошо?

— Да, спасибо.

— Сейчас будет чай.

В общении друг с другом они были вежливы и неуклюжи, словно бы отвергая то, что произошло между ними прошлой ночью. Он сел на край кровати и стал уминать печенье. Некоторое время спустя пожилой туземец принес поднос и поставил его на стол.

— Это новая хозяйка, — сказал Дик. — Мэри, это Самсон.

— Доброе утро, хозяйка, — произнес пожилой слуга, не отрывая взгляда от пола. — Очень славная, очень славная, хозяин, — обратился затем он к Дику, так словно от него именно этого и ожидали.

— Он будет о тебе заботиться, — рассмеялся Дик, — этот старый боров не так уж и плох.

Столь небрежное отношение сперва оскорбило Мэри, но потом она поняла, что муж всего-навсего лишь грубовато выразился и попыталась себя успокоить, но негодование никуда не делось. «Да кем он себя возомнил?» — думала Мэри. Однако Дик не знал о том, что она испытывала, и по глупости радовался.

Он в спешке выпил две чашки чая, а потом отправился переодеваться, вернувшись в шортах и рубашке цвета хаки, чтобы попрощаться с женой, прежде чем отправиться на работу в поля. Когда он ушел, Мэри тоже встала и огляделась. Сдвинув всю мебель на середину, Самсон мыл комнату, в которой накануне они сидели с Диком. Женщина прошла мимо него, выйдя на веранду, которая, по сути, была всего лишь продолжением железной крыши, поддерживаемой тремя соединенными невысокой стеной кирпичными колоннами. На веранде стояли несколько жестяных банок из-под бензина, выкрашенных в зеленый цвет. Краска местами вздулась и слезла. В банках были высажены цветущие кусты и герань. За стеной веранды имелся участок, покрытый песком светлого цвета, а за ним — чахлые низкорослые кустики, уходившие вниз под уклон, у подножия которого раскинулась низина, поросшая высокой сверкающей травой. За ней снова тянулись кусты, волнами изгибались гряды, перемежаясь с низинами, упираясь на горизонте в холмы. Осмотревшись по сторонам, Мэри увидела, что дом был построен на пологом склоне огромной, несколько миль в поперечнике лощины, окаймленной холмами, которые, если глянуть вперед, казались далекими, прекрасными и подернутыми синей дымкой, но при этом, если оглянуться назад, возвышались совсем недалеко от задней части дома. Мэри подумалось, что здесь, должно быть, очень жарко. Заслонив ладонью глаза от света, она посмотрела из-под руки на низины, показавшиеся ей причудливыми и красивыми: перед ней раскинулись бескрайние просторы, поросшие темно-желтой травой, сиявшей на солнце золотом, а над ними — купол ярко-голубого неба. И среди всего этого великолепия звучал многоголосый хор птиц: низвергающийся водопад звуков, которых она никогда прежде не слышала.

Мэри обошла дом, остановившись позади него. Она обнаружила, что задник дома — прямоугольный. Две комнаты спереди она уже видела, позади них располагались кухня, кладовая и ванная. В конце короткой тропинки, укрытое разросшейся травой, находилось узенькое строение, напоминавшее караульную будку и являвшееся туалетом. С одной стороны дома имелся птичник с огороженным проволокой загоном, в котором было полно тощих белых кур, а чуть дальше, на проплешине, кулдыкая, царапала твердую голую землю россыпь индюшек. Мэри вошла в дом сзади, пройдя через кухню с печью и громоздким начищенным столом, занимавшим половину всего свободного места. Самсон в спальне застилал кровать.

Прежде она никогда не общалась с туземцами, выступая в роли хозяйки. Со слугами матери Мэри разговаривать запрещалось, в клубе она всегда была вежлива с официантами. «Проблемы с туземцами» для нее ограничивались лишь жалобами подруг на прислугу, которые они высказывали за чашкой чая. Естественно, Мэри боялась чернокожих. Подобный страх прививают каждой белой женщине в Южной Африке. В детстве ей запрещалось гулять одной, и, когда она спросила о причине, ей вполголоса, будто доверяя тайну, но вместе с тем довольно прозаично, в той манере, которую Мэри ассоциировала с матерью, сообщили, что туземцы гадкие и могут сотворить с ней ужасные вещи.

  24