37 
Мэри отдала необходимые распоряжения, проследила за тем, чтобы покупки уложили в машину, и встала на длинной веранде магазина среди сложенных рядами ящиков и мешков, ожидая, когда Дик покончит со всеми делами. Когда он вышел, какой-то человек, которого она видела впервые, остановил ее мужа и сказал:
— Ну что, Иов Многострадальный, надо полагать, твою ферму и в этом году затопило дождями?
Мэри резко повернулась, чтобы взглянуть на говорившего. Несколько лет назад она бы и не заметила презрительных ноток в этом ленивом шутливом голосе. Дик улыбнулся и произнес в ответ:
— В этом году воды было достаточно, так что все не так уж и плохо.
— Значит, тебе улыбнулась удача?
— Похоже на то.
С напряженным лицом, на котором не осталось и тени улыбки, Дик подошел к Мэри.
— Кто это был? — спросила жена.
— Три года назад, сразу же после того как мы поженились, я занял у него двести фунтов.
— Ты мне об этом не говорил.
— Не хотел, чтобы ты беспокоилась.
— Ты их вернул? — помолчав, спросила она.
— Все, кроме пятидесяти фунтов.
— Думаешь вернуть в следующем сезоне? — ее голос был чересчур мягким, чересчур заботливым.
— Если немного повезет.
Мэри увидела, как Дик странно ухмыльнулся. Это была скорее даже не улыбка, а оскал, в котором заключалось все презрение к самому себе, осознание вины и признание собственного поражения. Мэри всей душой ненавидела такую улыбку.
Они закончили с делами: забрали письма с почты и закупили на неделю мяса. Ступая по спекшейся высохшей глине, на которой сохранились следы луж, не сходивших весь период дождей, прикрыв от солнца рукой глаза, Мэри весело говорила с Диком, стараясь при этом на него не смотреть. В тоне ее чувствовалась натянутость. Дик попытался подыграть жене, но подобная манера общения была столь чужда им обоим, что лишь усилила напряжение. Когда они вернулись на веранду магазина, заваленного мешками и ящиками, Дик стукнулся ногой о педаль прислоненного к стене велосипеда и принялся ругаться с яростью, которая никак не соответствовала ничтожности произошедшего. Люди стали оглядываться, и Мэри, покраснев, двинулась дальше. В полном молчании они сели в машину и, промчавшись вдоль железной дороги и мимо почты, направились домой. В руке Мэри сжимала брошюру по пчеловодству. Она взяла ее с полки, поскольку почти каждый день, примерно во время обеда, до нее доносился тихий нарастающий гул. Дик сказал, что это пролетают роящиеся пчелы. Мэри подумалось, что на пчелах она сможет заработать себе немного денег на мелкие расходы. Однако брошюра была написана из расчета на то, что пчел будут разводить в Англии, поэтому толку от нее особого не было. Мэри использовала ее вместо веера, отмахиваясь от мух, с жужжанием кружившихся вокруг ее головы, и наконец усаживавшихся на крыше из парусины. Мух они занесли вместе с мясом из лавки. Она с тревогой размышляла о презрительных нотках в голосе незнакомого мужчины, которые противоречили ее былым представлениям о Дике. Скорее это было даже не презрение, а насмешка. Что же касается ее собственных чувств по отношению к Дику, то первое и самое главное место среди них занимало презрение, причем именно презрение к нему как к мужчине. Она уже давно перестала обращать на него внимание в этом плане, полностью его игнорируя. Она уважала мужа как фермера. Она ценила в нем отсутствие жалости к самому себе, уважала Дика за то, что он целиком и полностью погружен в работу. Мэри полагала, что он сейчас переживает неизбежный этап, полный тяжкого труда и лишений, за которым его ждет жизнь со средним достатком, — удел большинства фермеров. Что же касается работы, она восхищалась мужем, а порой даже поражалась.
Мэри, некогда всегда принимавшая все за чистую монету, никогда не обращавшая внимания ни на интонацию, с которой произносили ту или иную фразу, ни на выражение лица говорившего, которое могло противоречить смыслу сказанного, весь час, что заняла поездка до дома, ломала голову над подоплекой легкого подтрунивания над Диком со стороны незнакомца в магазине. Впервые Мэри задумалась, а не обманывает ли она сама себя. Она то и дело искоса поглядывала на мужа, коря себя за то, что прежде не обращала внимания на те мелочи, которые теперь бросались ей в глаза. Худые руки, покрытые темным, цвета кофе, загаром, которые сейчас крепко сжимали руль, постоянно, пусть и едва заметно, тряслись. Эта дрожь могла бы показаться ей признаком слабости, однако губы Дика были слишком плотно сжаты. Он вел машину, вцепившись в руль и подавшись вперед, вглядываясь в узкую извивающуюся дорогу, бежавшую через буш, гак, словно силился разглядеть собственное будущее.
37 
