Лёгкий, ненавязчивый романчик 
138 
– Андреа Сфорца и того птенца, что привязался к юноше. Оба в здравом уме, пускай даже один – сущее дитя… Зачем молодым сильным рабам пропадать? Вышли в море, а в проливе Св. Бонифация напоролись на эскадру генуэзца Дориа, знаменитого охотника на пиратов. Во время боя нам удалось заполучить топор и расковаться. Андреа и я выскочили на палубу… Какой-то солдат из команды Дориа попытался ткнуть в меня саблей, и я раскроил ему череп!.. Дальше уже не было выбора: за кого сражаться. Нашей галере удалось уйти, пираты с удовольствием пополнили экипаж, вернув нам свободу – во время схватки многие алжирцы погибли…
Целитель обернулся к Петеру, донельзя изумленному этим монологом.
В особенности словами «Андреа и я».
Бледное лицо рассказчика окрасилось розовым, но это были проказы рассвета.
– Ты что, еще ничего не понял? Нет, я не племянник дядюшки Карло. Не корсиканец Андреа Сфорца, мир его честному праху. Я – птенец острова Монте-Кристо. Тот самый безумец из трапезной. Мы с Андреа долго плавали вместе на галерах Хайраддина Барбароссы, величайшего из пиратских султанов. Это мы захватили Бизерту в Тунисе, это наши флотилии грабили острова в Ионическом и Эгейском морях. При одном упоминании о Хайраддине тряслись Неаполь и Венеция! Неукротимый генуэзец Дориа разбил нас под Мессиной, но мы взяли реванш, разгромив его эскадры в заливе Превеза. Три года, тысячу постыдных дней христианские государи не могли оправиться от поражения, нанесенного им грязными пиратами! На четвертый год пятьсот кораблей императора Карла и герцога Альбы навязали нам бой на подступах к Алжиру. Казалось, оружие плавится в руках, не выдерживая горячки боя! Господи, как мы дрались! Дьяволы в пекле поджали хвосты от страха, боясь идти за душами грешников! Когда победа сошла на наши палубы, мы не сразу заметили ее!..
Взор целителя пылал, зажженный факелом памяти. Пальцы рук сжимались, хватая воображаемый тесак; губы шептали грозные слова, но Петер Сьлядек не знал арабского и не мог понять бывшего пирата.
Бывшего безумца.
Птенца острова Монте-Кристо.
– И все это время вы пили кровь?
– Что?! – Целитель уставился на бродягу, словно дурацкий вопрос силой вырвал его из сладостных воспоминаний. Сталь и огонь с неохотой покидали взгляд синьора Сфорца. – А-а… нет, не пил. Мне это было не нужно. Зато при абордаже я опять сходил с ума. Алжирцы старались в такие минуты находиться где-нибудь подальше. Только Андреа, один Андреа… Всегда рядом, всегда спиной к спине. Его я не тронул бы, даже будучи трижды безумен. Но под Джербой корсиканец Андреа Сфорца погиб в сражении. У меня не было имени, не было прошлого, я ничего не знал о своих родителях. И я подумал, что Андреа Сфорца – имя не из худших. Так он продолжил жить – во мне. Его историю я знал наизусть – он часто рассказывал о своей жизни на Корсике, о злополучной поездке на Монте-Кристо. А кровь… Нет, не пил. И никому не давал пить свою. Потом великий Хайраддин состарился и умер в Стамбуле, я бросил ремесло пирата, перебравшись в Геную… Вот с тех пор возвращаю разум несчастным умалишенным. Может, Господь в милости своей простит грешнику хоть часть свершенных им злодеяний?
– Простит! Обязательно простит! – заверил Петер.
И опять смутился, сообразив, от чьего имени дает такие удивительные, а главное, беспочвенные обещания.
Впрочем, целитель не обратил внимания на промах бродяги.
– Уходи, – приказал он тихо и властно. – Уходи, пока я не раскаялся в своей болтливости!
На краю забытой чаши, под убийственной головкой аспида, сидела муха. Суча лапками, она была похожа на крохотного монашка во время молитвы.
Змея из серпентина с интересом изучала крылатого святошу.
Поначалу Сьлядек двинулся к балкону, но быстро вспомнил, что приличные люди выходят из комнаты иным образом. Даже если пришли по карнизу. Возле двери, рискуя вызвать страшный гнев экс-пирата, он задержался у лежанки: безумец Ромео проснулся, глядя на гостя заспанными глазами. Лицо сумасшедшего поразило Петера. Что-то новое рождалось в этом лице, являлось на свет в крови и нечистотах, как приходит в мир любой младенец – будущий король, пират или лекарь.
Солнце вставало в потемках чужой души.
– Здравствуй, – кивнул юноше лютнист. – Меня зовут Петер. А тебя?
Безумец нахмурился, словно вспоминая. Шевельнулись пухлые губы:
– Р-р… Р-ромео.
Петер обернулся к синьору Сфорца.
– Он будет… э-э… делать то же, что и вы?
138 
